Одно из наиболее опасных заблуждений нашего времени заключается в переоценке роли дискурсивного мышления (разума) и недооценке прямого интуитивного познания. Разум – то, что отличает человека от животных и делает его «венцом творения», – ошибочно объявляется высшим достоинством человека. Мы привыкли говорить о величии и могуществе человеческого разума, легкомысленно объявляем его высшей ценностью и не видим различия между умным человеком и человеком мудрым.
На самом деле разум – это низшая, в сравнении с интуицией, познавательная способность, функционирующая только в пределах двойственности, подчинённая логике и не способная выйти за её пределы. Интуиция же – это качественно иная, высшая по отношению к разуму познавательная способность, не ограниченная двойственностью, выходящая за пределы логического и, по своей природе, принципиально парадоксальная.
«Пребывание в двойственности» – это такой способ восприятия реальности, для которого характерно жесткое и категоричное разделение всего сущего на непримиримые противоположности и постоянное их противопоставление. Рассудочное познание характеризуется нетерпимостью к противоречиям. Оно не признает права на одновременное существование обеих противоположностей. Такая познавательная установка выражена в христианском тезисе «чёрное – чёрное, белое – белое; всё остальное – от лукавого». Однако восточные мистики утверждают, что противоположные начала, Инь и Ян, не должны образовывать жёсткую статичную конструкцию, в которой они, набычившись, стоят друг против друга, как два войска перед битвой. Интуиция – это непротиворечивая и динамичная целостность противоречивых начал: добра и зла, дня и ночи, чёрного и белого. Великий Гуру Тибета Падмасамбхава (V в. до н.э.) выразил идею недвойственности высшего познания с присущей ему силой и лаконичностью: «Противоположностей, в действительности, не существует, также неистинен плюрализм. Просветление невозможно, пока не будет отброшен дуализм и познано единство».
С этим высказыванием перекликаются слова великого физика XX века Нильса Бора: «Всякая глубокая истина имеет ту особенность, что диаметрально противоположное ей высказывание является не менее глубокой истиной».
Абсолютизация одного полюса пары противоположностей и отвержение другого может быть только в мышлении, но никак не в реальной жизни. По этому поводу замечательно высказался Гегель: «Северный полюс в магните не может быть без южного, а южный не может быть без северного. Если мы разрежем магнит на две половины, то у нас вовсе не окажется в одном куске северный полюс, а в другом – южный».
Итак, разум логичен и, как таковой, не терпит противоречий. Но логичен ли мир, объективная реальность, которую он стремится познать? Оказывается, на самом деле, всё реальное бытие соткано из противоречий. Как мне сказал один мой знакомый, у которого много лет была собака, «поводок имеет два конца». Можно пойти ещё дальше и сказать, что вообще всё в этом мире «имеет два конца». Однако парадоксальная природа бытия не может быть схвачена разумом, отвергающем всё, что «не соответствует здравому смыслу и элементарной логике». «Нет, вы мне докажите!», – требует человек «разумный». Но ему невдомёк, что любые доказательства работают только в пределах дискурсивного мышления, только в пределах разума. Полная бессмысленность требования логических доказательств особенно ярко видна, когда речь идёт об истинах высшего порядка, познание которых требует трансцендирования разума, то есть выхода за его пределы.
Один мудрый суфийский наставник сказал по этому поводу: «Требовать интеллектуального доказательства бытия Божьего – всё равно что требовать видеть ушами». Применительно к такому кругу вопросов требование «докажи!» с головой выдаёт духовную незрелость и познавательную несостоятельность вопрошающего, свидетельствует о том, что он не понимает азбучных истин теории познания. Мистики всех времён встречались с этой проблемой – с учёными невеждами, преисполненными самодовольства, желающими спорить, но не способными к высшему познанию.
В этом отношении менее логичный и более интуитивный Восток имеет значительные преимущества по сравнению с научно-техническим, компьютеризованным до мозга костей, Западом. Восток ближе к пониманию того, что истинная мудрость не может быть выражена иначе как парадоксом. Вот пример такого рода восточной мудрости: «Имея дело с врагом, не забывай, что он может стать другом, имея дело с другом – не забывай, что он может стать врагом».
Чистая (то есть абстрагированная от интуитивного начала) логика всегда является ригидной и статичной, тогда как интуиция текуча и подвижна, имеет выраженный динамический характер. Разум, встречаясь с каким-либо утверждением, требует его доказательства и проверяет его с точки зрения логических критериев истинности. Интуиция не признаёт этих претензий разума, ибо низшее не может судить высшее. Об ограниченности присущего науке рассудочно-логического познания и самодостаточности интуитивно познаваемой истины замечательно сказано Артуром Шопенгауэром:
«Этот свойственный наукам путь познания от общего к частному влечёт за собою то, что в них многое обосновывается дедукцией из предшествующих положений, т.е. доказательствами; это и дало повод к старому заблуждению, будто лишь доказанное вполне истинно и будто каждая истина нуждается в доказательстве, – между тем как, наоборот, каждое доказательство скорее нуждается в недоказуемой истине, которая служила бы конечной опорой его самого или опять таки его доказательством: вот почему непосредственно обоснованная истина настолько же предпочтительна перед истиной, основанной на доказательстве, насколько ключевая вода лучше взятой из акведука».
Интуиция всегда за пределами логики. Логика всегда дуалистична, двухмерна, тогда как интуиция – трёхмерна. Метафорически выражаясь, логика может иметь дело не с объёмным объектом, а всего лишь с его проекцией на плоскость (прошу не упускать из виду метафорический, а не буквальный характер этого высказывания). Отсюда возникает принципиальная парадоксальность и нелогичность интуитивного познания. Но только так и могут быть изложены высшие истины. Язык великих мудрецов и мистиков всегда отличался именно этой особенностью, причём речь идёт не о логических ошибках и несуразностях. Это вовсе не уровень донаучного, несовершенного мышления, неумения мыслить, а совсем, совсем другое – уровень умения не мыслить, не уровень «недомышления», а уровень сверхмышления, которое, по сути уже и не мышление вообще. Интуиция ни в коей мере не является отрицанием логики, то есть, формой интеллектуальной убогости, архаической «детской» формой донаучного познания. Хотя интуиция, действительно, не логика, но она не ниже мышления, а выше его; она не отрицает дискурсивное мышление, а трансцендирует его.
На самом деле, человеку необходимо и то, и другое – и сильное дисциплинированное мышление, и ясное интуитивное проникновение в суть вещей. Следует только помнить, что дискурсивное мышление никогда не бывает самодостаточным. Разум, лишённый естественной, не всегда замечаемой, но всегда присутствующей поддержки со стороны интуиции, хотя бы в обличье так называемого «здравого смысла» – с неизбежностью вырождается в шизофрению.
Разум способен решать только вопрос о внутренней согласованности некоей системы взглядов, некоей концепции, описывающей реальность, но он никогда не может дать нам гарантий, что это описание адекватно реальности. Он всегда оставляет открытым вопрос об адекватности информационного описания реальному объекту. Разум всегда пользуется словами и символами, без них его функционирование невозможно (в древнегреческом языке для обозначения речи и разума использовалось одно и то же слово – «логос»).
Совершенно очевидно, что любому речевому сообщению, а следовательно, и мышлению, построенному по принципу внутреннего диалога, изначально присуща двойственность (дуалистичность). Это доказывает тот факт, что любая последовательность знаков и символов, используемая для выражения и передачи некоего смысла, в конечном итоге, может быть сведена к двоичному коду (0 – 1, да – нет, точка – тире). Но это же и есть разделение на противоположности, это и есть дуалистичность речи и мышления.
Таким образом, наш разум, немыслимый без внутренней (думание) и внешней речи – это всегда компьютерный разум, по определению не способный выходить за пределы двойственности. Кроме того, дискурсивное мышление (а соответственно, и неразрывно с ним связанная речь), принципиально дискретны. Каждый символ, каждое слово, каждый тезис (посылка) отделён от других. Дискретность можно определить как «сыпучесть» мышления и речи (образ гравия, который сыпется камушек за камушком), тогда как интуитивной мудрости-праджне присуще качество непрерывности. Её можно уподобить маслу, льющемуся из кувшина непрерывною струёй.
Слова, слова... Словами можно всё, что угодно объяснить, всё, что угодно, доказать, и всё, что угодно – опровергнуть (хорошим примером тому является древнегреческая софистика). Но являются ли слова сколь либо значимым критерием истины? Так называемая «объяснительная сила теории» – на самом деле, достаточно сомнительный критерий её истинности. Это я могу утверждать как профессиональный психолог: и невротики, и параноики, и «практически здоровые» люди, приходящие со своими «нерешаемыми» личностными и эмоциональными проблемами – все, без исключения, имеют собственные версии реальности, всё великолепно объясняющие, но, к сожалению, зачастую совершенно не соответствующие истинному положению вещей. Этот критерий (объяснительная сила) требует, чтобы в теоретическую схему непротиворечивым образом укладывались (объяснялись) все факты, которыми мы располагаем. Он требует отсутствия противоречий и логических неувязок, требует полной внутренней согласованности между всеми составными элементами данной теории. Еще раз повторим уже высказанную ранее мысль, ввиду её особой важности:
Разум может обеспечить непротиворечивость и взаимосогласованность системы знаков и символов, претендующих на описание реальности, но разум не гарантирует адекватности этого отражения, его истинности. Так, например, известно, что паранойяльная бредовая система, как правило, отличается логичностью, внутренней согласованностью всех её компонентов и большой убедительностью для стороннего человека, не знакомого с тем, как дела обстоят на самом деле (стандартная ловушка для неопытных журналистов). Другими тому примерами являются «легенда» разведчика, ложная версия преступника, пытающегося обмануть следствие, или же обычная бытовая ложь («Дорогая, я сегодня задержался по серьёзной производственной необходимости – очередная авария на подстанции»). Возможно, читатель захочет возразить, что приводятся примеры, так сказать, житейского характера, но для строгого дисциплинированного научного мышления всё обстоит совершенно иначе. Такому читателю предлагается посетить кладбище отживших научных теорий. Их авторы были не глупее, чем мы с вами, напротив, многие были гораздо умнее нас, однако это им, как видим по результатам, не сильно помогло.
Принципиальной, глубинной разницы между «житейским» и научным функционированием разума – не существует. Логика, не обоснованная интуицией, в любой сфере своего действия неизбежно создаёт ложные, неадекватные теории. Логичность и адекватность – совершенно разные вещи, и из первой вовсе не вытекает автоматически вторая. Это хорошо иллюстрирует следующий пример:
«Вы идете по улице и спрашиваете прохожего:
– Извините, Вы случайно не знаете, сколько сейчас времени? – на что он вам отвечает:
– Да, знаю, – и проходит мимо».
Его ответ абсолютно логичен, полностью согласован с вопросом; какие-либо логические неувязки, противоречия между вопросом и ответом отсутствуют (конечно, если мы на это будем смотреть с точки зрения «чистой» логики, не отягощённой здравым смыслом). Однако с точки зрения этого самого здравого смысла, с точки зрения контекста – это полная неадекватность, которая может быть интерпретирована либо как откровенное хамство, либо как психическое заболевание. В данном примере всё представлено в яркой гротескной форме, однако, многие люди, искренне считающие себя разумными существами, сплошь и рядом делают сходную ошибку: цепляются за чисто внешние, формально-логические противоречия в словах собеседника, при этом полностью игнорируя их смысловое содержание и контекст, в котором эти слова произносятся. Грустное это зрелище – видеть самоуверенное интеллектуальное ничтожество, слушающее умного человека не с тем, чтобы чему-то у него научиться, что-то почерпнуть, а с тем, чтобы поймать своего собеседника на каком-либо чисто формальном противоречии и самоутвердиться таким образом за его счёт. Ну что ж, недаром в Писании как раз для таких случаев сказано: «Не мечите бисер перед свиньями, ибо они оборотятся на вас и растерзают вас». Такой нездоровый стиль общения встречается значительно чаще, чем это кажется на первый взгляд.
Итак, мы пришли к выводу, что объяснительная сила теории вовсе не является самодовлеющим критерием её истинности. Вполне возможно логически безупречное, непротиворечивое и в высшей степени убедительное изложение ошибочной и неадекватной теории, тогда как несомненная истина, основанная на глубоком и ясном прозрении в природу реальности, может быть изложена весьма невразумительно, сбивчиво и несвязно, с множеством противоречий и логических нестыковок. В первом случае, мы имеем замечательное развитие вербального интеллекта и дискурсивного мышления при прискорбной недостаточности интуиции. В другом случае – наоборот, прекрасное интуитивное видение при неспособности полноценно и качественно оформить его в словах. Конечно же, мы не должны забывать о принципиальной невозможности вербализации высшего интуитивного познания. Здесь, при желании можно указать на логическое противоречие в написанном выше: с одной стороны, говорится о невыразимости интуитивно познанного, с другой – об адекватной вербализации. На самом деле, противоречия нет, поскольку существуют сферы опыта, относительно которых возможно как интуитивное познание, так и рациональное объяснение (сфера грубоматериального), однако есть и другие сферы, при продвижении в которые вербализация интуитивного постижения всё более и более затрудняется и, наконец, делается невозможной.
Можно заключить, что хотя разум и является низшей познавательной способностью, а высшая истина невыразима – тем не менее, будет грубой ошибкой отвергать разум, дискурсивное мышление. Просто нельзя ставить его, как это делают люди науки, на роль господина познания. Его роль хотя и важная, но подчинённая, и он должен знать своё место.
Все эти рассуждения вплотную подводят нас к проблеме эксплицитных и имплицитных знаний.
Эксплицитные и имплицитные знания
Знания, которые человек получает на основе известных когнитивных механизмов, принято делить на эксплицитные и имплицитные, т.е. явные и скрытые, глубинные. Эксплицитные знания представляют собой знаковую систему – это книги, журналы (печатная продукция); лекции – вербальная форма знаковой системы; магнитофоны, множительные аппараты, телевидение, компьютеры, факсимильные аппараты, мобильные телефоны – технические средства. Такие знания имеют отработанный понятийный аппарат, каждая их деталь может быть воспроизведена и сохранена. Они формируются в процессе акта познания на основе традиционного когнитивного механизма.
Имплицитные знания не сформулированы, получаются непосредственно – это индивидуальный духовный опыт, взгляд, обращенный внутрь, скорее чувство знания, человек не отделен от того, что знает, это результат познающего воображения), здесь ценностно ориентированный подход. Особенностью имплицитного знания является его спонтанный характер, оно возникает практически мгновенно, не давая времени на размышления, т.е. на работу разума. Это внерациональный процесс, выходящий за рамки ограничений, накладываемых органами чувств. Термины «эксплицитное» и «имплицитное» знание ввел англо-американский философ Майкл Поланьи. Основное внимание в своем исследовании он уделил имплицитному, личностному знанию (Поланьи М. Личностное знание: на пути к посткритической философии. М.: Прогресс, 1958.).
Рассмотрим подробно имплицитные знания как внерациональный когнитивный механизм.
Чем более сложной и нерегламентированной является деятельность, тем в большей степени ее результаты определяются личностными знаниями человека. Это утверждение касается прежде всего науки, но здесь на самом деле все не так просто: научное познание – в первую очередь интеллектуальный, рациональный процесс, а личностное знание лежит за рамками интеллекта. Это результат того, что мы очень узко определяем процесс и механизм научного познания, практически исключая из него поле внерационального. С другой стороны, креативность превратилась в силу, определяющую новый век. Каждый стремится к актуализации своей личности, проникновению в свой собственный внутренний мир, развитию Высшего в себе.
Все мы обладаем глубинными, внутренними знаниями, и главное здесь – вычленить их в безостановочном потоке мыслей. Кроме всего прочего, необходимо размышление о предмете, что прежде всего и позволяет дифференцировать, зафиксировать касающееся его знание, попросту говоря, обратить на него внимание, запомнить пришедшую в голову мысль. Это и есть имплицитное знание, неявное, скрытое, латентное, некодифицированное, его можно назвать личностным знанием, которое неразрывно связано со своим носителем. Человек может не знать, что им обладает, но оно безоговорочно есть и, когда появляется необходимость, дает о себе знать. Это знание называют интуитивным.
Роль интуиции в нашей жизни колоссальна. Обычно мы терпим неудачу вовсе не на каких-то тонких и необычайно сложных вещах. Во всех сферах жизни разного масштаба неудачи и катастрофы вызваны несоблюдением самых простых и весьма нехитрых принципов. Поэтому в жизни часто преуспевают отнюдь не самые глубокие и тонкие умы, а довольно посредственные люди, знающие не так уж много, но зато хорошо реализующие то, что они знают. Систематическая, построенная на интуитивных здравых принципах работа среднего ума может быть много результативнее несистематических попыток гения. В этом, безусловно, есть своя правда.
***
Встает проблема понятийного аппарата. Видимо, не все имплицитные знания можно назвать интуитивными. Их следует разделить на интуитивные, оформляющиеся в сфере каждодневного опыта, в границах посюстороннего, в рамках жизненных коллизий и отношений, позволяющих привязать знания к контексту, и знания трансцендентные. Интуитивные личностные знания, наряду с эксплицитными, которые мы сейчас не рассматриваем, являются объектом управления в рамках менеджмента организации. И они интересуют управляющих с точки зрения получения практического результата инновационного характера, приносящего максимальный эффект. Но имплицитные, глубинные знания могут носить глобальный характер, быть связанными с постижением основ мироздания, отношений человек – Бог, человек – Вселенная, места человека в космосе, касаться моделей развития общества, нового миропорядка и пр.
В этом случае человек может пережить выход в деперсонализированное сознание, лишенное привычных смыслов, это мир «небытийного бытия», как назвал его В.В. Налимов, «это творчество, которое позволяет прикоснуться к Высшей Реальности, это соприкосновение с тайной» (Налимов В. В поисках иных смыслов. М.: Прогресс, 1993.). Такое знание трудно назвать интуицией, это мир, не являющийся источником наших мыслей и восприятий в обычном состоянии сознания, но трансцендентный опыт, выход в запредельные сферы, иные модели мира. К науке это имеет непосредственное отношение в те моменты, которые мы называем озарением.
Имплицитное знание есть высокое творчество, вдохновение. Здесь предварительная авторская концепция отсутствует – это достояние разума. Носитель внутреннего знания само знание не создает, он делает его возможным, это внеличностный процесс, обладающий собственной динамикой и ведущий человека за собой. Если речь идет о представителе науки, то у него очень развито рациональное мышление в отличие, например, от поэта или художника, и он, естественно, пытается найти объяснение такому состоянию. Он испытал что, это его личный опыт, и теперь хочет понять, как этого достиг. Ведь интуиция, вдохновение не достижимы путем волевого усилия или интеллектуальной работы, они просто случаются.
Так что же это было, насколько он не одинок, как другие люди разных эпох и культур смогли выразить подобное состояние? А это действительно одно и то же состояние: порядок вещей, сущность бытия, устройство мира – одна вневременная субстанция. И мы погружаемся в ноосферное культурное пространство, наработанное человеческой мыслью, там пытаемся найти людей, которые испытали то же самое состояние и чей способ выражения этого состояния нам близок. Между нами протягивается живая ниточка – радость узнавания не только идеи, но того, что за ней стоит, ощущение потаенных глубин знания человека, пройденного им пути, всего прочувствованного. Погружение в культурную среду является импульсом для нового творческого порыва. Такие внутренние состояния продлеваются именно в творчестве, только оно может остановить мгновение, момент видения порядка вещей или сущности бытия, тут и создаются великие творения. Думаю, что именно об этом писал академик В.И. Вернадский в своей теории ноосферы.
Вместе с тем надо признать, что деление имплицитных знаний на интуитивные и трансцендентные условно. В любом случае эти знания получены внерациональным путем, они суть результат расширения сознания, выхода в иную реальность, где работает механизм внутреннего, духовного видения. И вновь встает проблема понятийного аппарата: духовный опыт – это опыт трансцендентный, связанный с переживанием потусторонней реальности, или любой опыт, дающий ощущение другой реальности, приносящий имплицитное знание. А само имплицитное знание разве не есть соприкосновение с иной реальностью, если не высокой, трансцендентной, то все равно выходящей за пределы «житейских смыслов»?
Думается, что трудности, связанные с попыткой дать определение понятия духовности, имеют принципиальный характер. Это понятие не вмещается в рамки рационального мышления, не может быть адекватно отображено в виде логических построений, а связано с более высоким планом бытия – духовным опытом. Разум не имеет средств выражения субъективного духовного опыта. Его нельзя описать словами, поскольку он лежит вне области органов чувств и интеллекта, из которой происходят наши слова и понятия. И только в самом общем виде можно сказать, что духовность – это всегда устремленность за пределы узкого житейского смысла, это трансцендентное начало в человеке.
Имплицитные знания признаны наиболее важными для человека, экономики и общества в целом. Естественно, современный мир требует их непременной формализации, кодирования, превращения в доступные для пользователя. Подобные технологии внедряются везде, где это эффективно, что приводит к ускорению темпов диффузии нового знания. Превращение личного знания в знание, доступное для окружающих, – основной вид деятельности компании, создающей знания. И здесь, конечно, нужны люди, владеющие секретами формализации скрытых знаний. В любом случае это высокие творческие силы, свобода от предвзятых взглядов. Очень важны уровень интеллекта и объем эксплицитных знаний, которыми владеет человек, способность вычленить новое из общего объема предоставленной информации, смелость назвать это новое, что означает перевести его в структурированное эксплицитное знание.
Огромное количество информации и знаний теряется, мы их просто не улавливаем. Однако бывает так, что абсолютно спонтанно мы начинаем записывать свои мысли, причем касающиеся какого-то определенного предмета, и сами не сразу понимаем, для чего мы их записываем. Но если начали это делать, то не упустим вновь пришедшую мысль, зафиксируем ее. А потом получается исследование, которое тянет за собой другие работы, опирающиеся на него как на базис. Очевидно, что здесь знание является источником формирования новых знаний, которые зафиксированы и могут быть переданы для использования.
Можно попробовать увидеть процесс получения внутреннего, имплицитного знания несколько иначе. Внутреннее знание, а это глубины нашего сознания, – огромная сила. Однако формализовывать, раскладывать по полочкам полученный опыт – значит не доверять собственному переживанию, поскольку формализация всегда связана с активностью разума, что намного снижает ценность опыта (термин «переживание» означает непосредственный внутренний опыт, дающий полную очевидность истины, это понятийно не опосредованный акт, характеризующийся связанностью пережитого с переживающим субъектом и значимостью пережитого для субъекта).
Представляется, что, расшифровывая, передавая, формализуя такое знание, мы упрощаем его, низводя до уровня понимания. То, что выражено словами, есть лишь модель процесса, в той или иной мере адекватная самому процессу. На самом деле личностное знание обладает мощным эмоциональным зарядом, большой силой и интенсивностью и выходит за пределы четко выражаемого смысла. В таком случае при формализации неявного знания возникает сложная задача: насколько возможно уловить его глубинный, непроявленный смысл? Реально ли адекватно решить задачу?
С другой стороны, как наука может существовать без попытки прояснить опыт, вывести его в сферу познанного? Невозможность выразить имплицитные знания вербально не зависит от того, на каком уровне сознания протекает наш опыт – на уровне каждодневной реальности либо достигая метафизических высот. В любом случае очень сложно донести непосредственно полученное знание в его первоначальном виде, тем более в отсутствие понятийного аппарата. Кроме того, если пользоваться нашей речью для раскрытия внутреннего опыта, то его глубина, а с ней и личностная сущность исчезают.
Ясно, что процесс получения имплицитных знаний связан с глубокой трансформацией личности, это неотделимые один от другого процессы. Подобные состояния представляют собой погружение в духовную реальность, «восхождение в бытии», по словам русского философа Н.А. Бердяева. Такой опыт позволяет узнать о заложенных в нас потенциальных силах любви, продуктивной деятельности, он дает чувство связанности с Высшей реальностью. Видимо, это изначальная матрица, впечатанная в мыслительную сферу человека, элемент коллективного бессознательного по Карлу Густаву Юнгу, содержащего в себе воспоминания и культурное наследие всего человечества. Универсальные и изначальные структуры в коллективном бессознательном, или архетипы, мифологичны по своей природе. Переживания, включающие в себя архетипический элемент психики, содержат чувство сакрального, священного, представляющего собой не индивидуальный, личный, а сверхиндивидуальный, надличностный и в этом смысле трансцендентный уровень сознания человека.
У многих это непререкаемое, безусловное знание. Оно проникло в сознание: мы знаем, что знаем. У других такое знание не проявляется в сознании, оно глубоко в бессознательном. Одно очевидно: все эти процессы живут своей жизнью, их можно рассматривать самостоятельно, вне религиозного опыта. Часто это называют верой, которая представляет собой убежденность в достоверности чего-либо без посредства органов чувств или логического хода мысли: путем необъяснимой уверенности (видимо, вера отличается от личностного знания тем, что связана с религиозным осознанием). Другое дело, что это знание приходит в процессе духовного опыта, совсем не обязательно сопряженного с религиозными поисками. Нетрадиционные познавательные механизмы, неотделимые от расширения сознания, которые мы исследуем, связаны с образно-чувственным видением. Это процесс спонтанный. В любом случае такое знание – не платоновское «доказанное истинное убеждение», а юнговский «первообраз бессознательного, иррациональная данность, которая просто есть».
Мы подошли к принципиально важному аспекту исследования, касающемуся нетрадиционного познавательного механизма, связанного с получением знаний и оценкой роли сознания в этом процессе. Как человек продуцирует, получает некодифицированные знания? Подобные знания человек не получает извне, они являются результатом самопознания, извлекаются из глубин собственного Я: все во мне, ничего вовне, но вовне – то же, что во мне. Можно сказать, что человек нисходит в глубины себя и одновременно возвышается над собой. Это было хорошо известно в древних культурах. Возьмем индийский эпос «Упанишады»: «Дух, который находится здесь, в человеке, и Дух, который находится там, в Солнце, – взгляни, это Единый Дух, и нет никакого другого». Или дзен-буддизм: «Царство пробуждения это не внешняя сфера с четкими, ясными признаками… это царство священного знания в тебе самом». «Сознание цельное, источающее Свет, пронизывает всю Вселенную. Оно внутри тебя и не приходит извне». Как поэты писали об этом святые отцы – первые христиане: «Постарайся войти во внутреннюю клеть твою и узришь клеть Небесную. И первая, и вторая – одно: одним входом входишь в обе. Лествица в Небесное Царство находится внутри тебя: оно существует таинственно в душе твоей. Погрузи сам себя в себя от греха и найдешь в себе ступени, которыми возможешь совершить восхождение... Кто сосредотачивает зрение ума внутрь себя, тот видит в себе зарю Духа». Эти мысли разделяют столетия и тысячелетия, но высказаны они практически одними и теми же словами. Здесь все возвышенно: иная картина мира, иные жизненные смыслы, погружение в Тайну.
Все сказанное позволяет сделать важнейший для нашего исследования вывод: расширение сознания за пределы Я (т.е. снятие ограничений, высвобождение огромного потенциала, таящегося в его неизведанных сферах за пределами этих ограничений), получение глубинного, личностного знания и его интеграция в общую структуру познавательного процесса – это единая система, основанная на иных, нетрадиционных когнитивных механизмах, в основе которых лежит творческий акт. Изменяется сам процесс познания, не Я – субъект познаю внешний по отношению ко мне объект, напротив, этот процесс носит целостный, холистический характер, позволяет слиться с познаваемым, а значит, проникнуть в самую его сущность, увидеть его изнутри. Такое познание протекает внутри нашего глубинного, духовного опыта, прямого переживания этого опыта (можно сказать, духовных реалий), а с ним и внутреннего постижения. Это внерациональное, неподвластное разуму, сверхчувственное ощущение и есть имплицитное знание. При этом сама наука превращается во взаимосвязанный комплекс рационального и внерационального, имплицитного знания.
Данное исследование свидетельствует о том, что принципиально новые когнитивные механизмы, вторгающиеся в современную науку, непосредственно связаны с сознанием человека: механизмы познания и наше сознание – явления одного порядка, взаимосвязанные и взаимообусловленные. Нетрадиционные механизмы познания нереализуемы без глубинного проникновения в сферу сознания, а сфера сознания безгранично расширяется и предоставляет неограниченные возможности постижения мира. Познание происходит в процессе духовного опыта, непосредственно переживаемого человеком, он – часть этого опыта и составляет единство с познаваемым. Каждый опыт расширяет сознание, и так до бесконечности. И еще один очень важный вопрос. Почему человек меняется в процессе переживания опыта? Потому что углубляется его самопознание, происходит внутренний рост, раскрывается собственное Я, а это и есть тропинки, ведущие к реализации Высшего в себе.
Очевидно, что, несмотря на преимущественно рациональный характер механизмов научного познания, глубинные, личностные знания, интуиция как результат духовного опыта занимают большое место в науке. Данное исследование свидетельствует о том, что их роль будет возрастать, они превратятся в официально признанную составную часть научного когнитивного механизма. Новый аппарат научного познания не требует формализации, вербального выражения внутреннего опыта, скрытых знаний ученого, как это делается, например, в рамках процедуры управления личностными знаниями сотрудников крупных компаний с целью повышения эффективности работы организации. В науке собственное личностное знание может формализовать только сам ученый, вписав его в контекст своего анализа, мыслей и рассуждений. Ученый на основе интеграции своих внутренних, сверхрациональных и традиционных рациональных знаний сам должен сформулировать результаты собственного восприятия реальности как он их видит, чувствует, догадывается.
Это механизм осознания, способствующий трансформации знания, полученного внерациональным путем, вне области научного мышления, т.е. переводу его в область сознательного и интеграции со знанием рационального порядка (здесь встает один очень важный вопрос: всегда ли можно интегрировать личностное, непосредственное знание со знанием, полученным рациональным путем?). Он знает, что знает, потому что ощущает связь между собой и новой реальностью, и это не просто связь, а единство. Об этом говорил еще академик В.И. Вернадский: «Источники наиболее важных сторон научного мировоззрения возникли вне области научного мышления. Такие понятия, как атомы, эфир, инерция, бесконечность мира, сила и др. возникли из идей и представлений, чуждых научной мысли. Число вошло в науку из музыки. Представление о мировой гармонии из Ригведы… Отделение науки от религии, философии, общественной жизни, искусства невозможно – они тесно сплетены между собой» (Вернадский В.И. Труды по всеобщей истории науки. М.: Наука, 1988).
Встает вопрос. Известно, что знания способны к существованию только при наличии развитого институционального контроля, т.е. института экспертизы, который определяет, можно ли те или иные данные отнести к знаниям. Таким институтом оказывается специально назначенный эксперт, коллектив, публикации в соответствующих изданиях и другие формы. А предлагаемая модель познавательного процесса не требует институциональной экспертизы на возможность причисления тех или иных данных к знаниям.
Имплицитное знание не имеет ничего общего с дискурсивным, доказательным познанием, это не обоснованное суждение, а спонтанное разумение. Его называют также божественным разумением (Завадская Е.В. Культура Востока в современном западном мире. М.: Наука, 1977, с. 62), интуитивным либо духовным откровением, а можно его рассматривать как результат высвобождения огромного потенциала бессознательного (отсутствует понятийный аппарат). Такое знание доступно в своем исходном виде лишь своему создателю, любая формализация искажает его глубинный смысл (о чем уже говорилось). Так что экспертом может быть только сам носитель знания, ученый, идентифицирующий поступающую информацию, устанавливающий ее привязку к уже имеющимся знаниям (что ни в коем случае не означает следование догмам и ограничениям обыденного сознания) и внутренним видением создающий наглядный чувственный образ отражаемой действительности.
Проблема привязки интуиции к имеющимся знаниям, полученным рациональным путем, неоднозначна. Выходит, что ценность интуиции ограничивается определенными пределами, и эти пределы – ее выверенность разумом. Известный американский философ Уильям Джеймс по этому поводу пишет, что интуиция служит вполне самостоятельным и самодостаточным средством мировосприятия, так же как разум – один из механизмов постижения мира. Интуиция – особая форма познания, закрытая для трезвого рассудка, непосредственное знание, убеждение; она хранится в глубинах человеческого духа, а логические аргументации – только поверхностное проявление его. Однако рациональное знание выполняет свою функцию и с выводами разума необходимо считаться (Джеймс У. Многообразие религиозного опыта. М., 1993, с. 375). Думается, что, поскольку наука будет формироваться как нерасторжимое единство рационального и сверхрационального, привязка между двумя видами знания так или иначе осуществится. Это и будет интегральное постижение истины.
С другой стороны, кому как не науке поколебать общепринятые, преемственно утвердившиеся взгляды и нормы? Тогда о какой привязке может идти речь? Если говорить об экономике, то, возможно, здесь вообще не следует ориентироваться на имеющиеся модели и концепции, мир очень быстро меняется, и что тогда можно взять за точку отсчета? В этой ситуации во всей полноте встает проблема не что, а как. Не что надо делать (в данном случае осуществить привязку полученного внерациональным путем знания к фундаментальным принципам и моделям), а как в соответствии с этим знанием обеспечить условия перенастройки экономики и общества в целом, их адаптации к новым глобальным вызовам.
Можно предположить другой вариант верификации имплицитного знания – внешнюю экспертизу, имея при этом в виду, что представленная модель познавательного процесса изменяет сам характер экспертизы. Если знание получено не рациональным путем, то и его верификация должна быть основана на экспертизе особого рода – иррациональной, являющейся не менее высоким творческим актом, чем само представленное знание. Здесь не требуется понимания, это скорее внутреннее чувствование, узнавание как чего-то своего, во всяком случае близкого, сидящего в глубине сознания – волна, связующая ниточка, вполне осязаемая в ноосферном культурном пространстве, которая эксперта нашла или он ее нашел. И все. Этого достаточно для оценки работы. Не будем забывать, что речь идет об экспертизе как творческом акте. «Творчество поднимает над повседневностью, помогает ослабить зависимость от нее», – это слова одного из выдающихся философов ХХ в. Эриха Фромма (Фромм Э. Иметь или быть. М.: Наука, 1990, с. 117).
Человек науки не может не понять, что имеется в виду. Каждому из нас знакомо это особое состояние, чувство близости, внутреннее переживание при чтении какого-либо научного текста – здесь притягивает модель мышления, скрытое воззрение, ощущаемый подтекст, открывающаяся нам интуитивная гипотеза, перспектива, может быть, штрихами намеченная идея и т.д.
Культура мышления
Изложение некой концепции вынужденным образом является сукцессивным (т.е. построенным по принципу линейной последовательности), тогда как понимание её сути должно быть симультанным (т.е. представлять собою одновременное восприятие всех её составных частей в их органическом единстве и целостности).
Когда автор приступает к работе, на первых порах он пытается дать систематическое изложение своей теории «по порядку», начиная с основных понятий, с фундамента, и имеет намерение постепенно, шаг за шагом, методично и последовательно, возводить здание своей теории. Однако позже он обнаруживает, что эта линейная «архитектоническая» модель изложения не работает. Оказывается, из каждого пункта изложения идут многочисленные ответвления и смысловые связи ко всем прочим пунктам. Оказывается, нет начала и нет конца, нет фундамента и нет верхних этажей, а есть смысловой объём, пронизанный великим множеством связей и имеющий смысловое ядро.
Далее, обнаруживается, что никакая часть учения не может быть полноценно понята в отрыве от всех прочих, и то, что изложено в начале книги, может быть воспринято в полной мере только через усвоение всего последующего материала.
Впервые эти идеи были высказаны знаменитым немецким философом XIX века Артуром Шопенгауэром в его программном труде «Мир как воля и представление». Согласно Шопенгауэру, структура любой, достаточно глубокой и зрелой концепции не архитектоническая, а органическая, то есть такая, «в которой каждая часть настолько же поддерживает целое, насколько она сама поддерживается этим целым; ни одна из частей по существу не первая и не последняя...» Исходя из этих соображений, он делает важный практический вывод: «Во всякой науке полное понятие о ней получается лишь после того, как пройден весь курс её и затем возвращаются к началу». Вслед за Шопенгауэром можно утверждать, что чем глубже и серьёзней излагаемая концепция, тем менее вероятно ее полноценное усвоение с первого прочтения. Серьёзные книги, как советовал Шопенгауэр, следует читать, как минимум, дважды.
***
Наше время совершенно уникально и несравнимо ни с одной из предшествующих исторических эпох, прежде всего, по невероятному обилию общедоступной информации. Мы действительно живем в условиях информационного сверх-изобилия. Однако это вовсе не означает полного благополучия, напротив, информационное сверхизобилие порождает множество трудноразрешимых проблем, в частности – проблему информационного замусоривания. Информация, обрушивающаяся на наши головы, является одновременно избыточной, недостаточной и противоречивой. Можно утверждать, что наша эпоха развивает не столько творческий, сколько магнитофонный ум, в котором запоминание все более доминирует над пониманием. Студент все более и более напоминает существо с огромной воронкой, вставленной в его голову, через которую профессора и доценты вёдрами вливают информацию.
Нарушению оптимального соотношения между приемом и переработкой информации в значительной степени способствует весьма распространенная в нашем обществе переоценка роли чтения. Читать и думать – не всегда одно и то же, читать легче, чем думать. Как писал Марсель Пруст, «за чтением нельзя признавать решающей роли в нашей духовной жизни», оно ни в коей мере не может заменить собой личную интеллектуальную активность. Подобного же мнения придерживался Г.Лихтенберг: «Люди, очень много читавшие, редко делают большие открытия. Я говорю это не для оправдания лени, а потому что открытие предполагает самостоятельное созерцание вещей: следует больше видеть самому, чем повторять чужие слова». У него же сказано: «...быстрое накопление знаний, приобретаемых при слишком малом самостоятельном участии не очень плодотворно. Ученость тоже может родить лишь листья, не давая плодов».
По свидетельству современников, Рене Декарт, великий Картезиус, перед тем как читать книгу по интересующей его теме, сначала выяснял основную проблему этой книги по введению, после чего закрывал книгу и затем предпринимал самостоятельную попытку решения поставленной проблемы. И лишь после этого он обращался к книге, сравнивая результаты автора с собственными выкладками. Обычно это воспринималось как свидетельство его гениальности, между тем, наоборот, следует считать его гениальность в большой степени следствием именно такого стиля познавательной деятельности.
Итак, с точки зрения интеллектуального развития, даже чтение является вторичным по сравнению с собственными познавательными усилиями. Чего уж говорить про телевизор, который попросту не оставляет нам никаких шансов на нормальное развитие, на обретение способности думать самостоятельно и качественно. Дело в том, что телевизор задаёт настолько плотный и интенсивный поток информации, что параллельная её переработка и полноценное осмысление практически исключаются. В этом состоит драматическое отличие просмотра телепередач от чтения книг. Книгу всегда можно отложить в сторону, сделать паузу и поразмыслить над прочитанным. Телевидение нам такой возможности не предоставляет. Отсюда и выраженное различие между старшим поколением, выросшим на чтении книг, и новым, которое выросло на просмотре телепередач.
Те, кто вырос на книгах, имеют более высокий образовательный уровень, более высокую культуру мышления и речевую культуру, и значительно более высокий вербальный интеллект по сравнению с теми, кто вырос на просмотре телепередач. Эта закономерность вполне объективна и подтверждена многочисленными исследованиями. «Книжные» люди в большей степени умеют думать, а «телевизионные» думать разучаются и способны только на пассивное восприятие, при крайне низком уровне осмысления получаемой информации.
***
Продуктивное развитие информационной системы интеллекта осуществляется через обучение и через творчество. Чтобы такое развитие происходило оптимальным образом, необходимо соблюдение правильного соотношения, правильной пропорции между поступлением информации извне и ее внутренней переработкой. Полученные знания должны быть ассимилированы, организованы и упорядочены, что невозможно без самостоятельных усилий по осмыслению полученной информации. И такая внутренняя работа должна происходить при поступлении каждой новой порции знаний. Суть этой внутренней работы – взаимоувязка имеющейся системы знаний и вновь поступившей информации. Если такой внутренней гармонизации, создания непротиворечивого синтеза, нет, то дальнейший ввод новой информации только дезорганизует мышление. Как сказал Герберт Спенсер, «если знания человека находятся в беспорядочном состоянии, то чем больше он имеет их, тем сильнее расстраивается его мышление». Оптимальное соотношение между поступлением информации извне и ее внутренней переработкой есть переменная величина. Чем более организована система знаний, чем выше ее непротиворечивость и целостность, тем более целесообразным будет поглощение новой информации. Напротив, чем больше накопилось неупорядоченной информации, тем важнее сократить её прием и интенсифицировать её переработку. Таким образом, необходимо, чтобы переработка информации успевала за ее поступлением, иначе человеку просто начинает грозить «несварение головы».
Процесс поглощения информации и процесс ее переработки можно рассматривать как диалектические противоположности. Интенсивный прием информации извне резко затрудняет параллельную ее переработку. Чем больше поступает новых сведений, новых идей и понятий, тем чаще приходится прекращать ввод информации и останавливаться для ее осмысления. И, наоборот, интенсивная внутренняя переработка информации всегда сопровождается концентрацией внимания на внутреннем мире и отключением от внешнего. Известная рассеянность увлеченных мыслителей есть обратная сторона предельной сосредоточенности на внутреннем объекте. Общеизвестным фактом является то, что человек, поглощенный собственными мыслями, может даже не слышать обращенных к нему слов. Выражаясь кибернетическим языком, вход системы заблокирован и это создает благоприятные условия для полноценной внутренней переработки ранее поступившей информации. Чем больше глубина этой переработки, чем она качественнее, тем больших она требует усилий и времени.
При чтении специальной литературы, прослушивании лекций, докладов и т.п., переработка информации, прежде всего, обслуживает приём и по этой причине является более поверхностной и менее интенсивной, нежели переработка при отсутствии приёма новой информации извне. Работа мысли в режиме автономности (когда перед вами лежит не раскрытая книга, а чистый лист бумаги) также является более адекватной как поставленным вами целям, так и сложившимся познавательным структурам. Обычно же цели автора прорабатываемой книги и его интеллектуальные интересы лишь частично совпадают с нашими; его видение мира и его язык тоже в какой-то мере, а иногда весьма значительно, отличаются от наших. В режиме автономности мы можем работать в собственных познавательных интересах, наша мысль может двигаться в избранном нами направлении, не будучи принуждаемой следовать тенью за рассуждениями автора. Кроме того, в режиме автономности мы можем свободно работать в терминах собственного интеллектуального опыта. Все это способствует более целенаправленной, более глубокой и эффективной переработке ранее поступившей информации. Можно утверждать, что оптимально построенный процесс развития информационной системы интеллекта должен носить циклический, пульсирующий характер и состоять из двух тактов: такта поглощения информации и такта её внутренней переработки. Исходя из этой, простой и незамысловатой идеи, можно предложить в высшей степени плодотворную методику, в равной степени пригодную как для обучения, так и для творчества (между тем и другим, на самом деле, граница весьма условна). В основе этой методики лежит принцип разделения во времени процесса приема новой информации и процесса переработки полученных знаний. В свое время американский ученый А.Осборн предложил метод «мозговой атаки», основным принципом которого являлось отделение процесса генерации новых идей от процесса их критической оценки. Разделение во времени этих двух процессов, мешающих друг другу, оказалось весьма эффективным. Не менее эффективным, на мой взгляд, является и принцип отделения приема информации от её переработки. Конечно же, разделение приёма и переработки информации в данном контексте следует понимать в смысле различной целевой направленности на разных стадиях творческого процесса. В строгом психологическом смысле процесс приёма информации всегда сопровождается её переработкой, более того – осуществляется посредством переработки. Это имеет место даже в процессе обычного восприятия (зрительного или слухового), не говоря уже о приеме смысловой информации. Другое дело, что эта переработка может быть разной глубины и интенсивности. То же самое справедливо и для принципа «мозговой атаки». Здесь можно говорить лишь об относительном разделении во времени генерации идей и их критического рассмотрения. Мышление по своей сути селективно и полного отсутствия критики быть не может. Речь идет лишь об ослаблении критической компоненты в структуре творческой деятельности на этапе генерации новых идей.
Организация творческого цикла должна включать в себя следующие две стадии, образующие замкнутое кольцо, в котором после первой стадии следует вторая, а после второй вновь первая. Это стадия информационной автономности и стадия интенсивного приема новой информации.
1. Стадия информационной автономности. На этой стадии полностью отсутствует прием информации извне. Временно прекращается чтение специальной литературы, обсуждение проблемы с коллегами. В этот период творческого человека можно уподобить курице, высиживающей яйцо – никакого бегания по курятнику, никакого кудахтания. Работа над проблемой ведётся в режиме полной автономности и полной самостоятельности. В это время мы оперируем только тем, что можем извлечь из собственной памяти, не выходя за её пределы в информационное окружение. На стадии первичной автономности преследуются следующие цели:
а) постановка проблемы (формулировка проблемы, ее уточнение и конкретизация);
б) оформление наиболее важной и ценной информации в виде кратких тезисов, в форме, удобной для их обзора как компонентов единого целого;
в) попытка рассмотрения всей этой совокупности данных в некоем новом ракурсе, позволяющем получить искомое решение;
г) создание познавательной мотивации, познавательной доминанты.
Даже если проблема не получает разрешения на этой стадии, тем не менее происходит развитие информационного пространства задачи от исходной стадии «аморфного пятна» до какого-то уровня его структурирования. В результате, выявляются незамкнутые связи этой структуры, и на их свободных концах создается мощный энергетический потенциал в виде жгучих вопросов, требующих скорейшего разрешения.
Критерии перехода ко второй стадии:
а) проблема сформулирована в ясной, четкой и достаточно конкретной форме (в отличие от исходной расплывчатости);
б) самостоятельная работа зашла в тупик, внутренние ресурсы исчерпаны;
в) результаты проделанной работы (как по уточнению и конкретизации, так и по её решению) оформлены в письменном виде.
Это важно, ибо есть большая разница между простым размышлением и письменным изложением собственных мыслей. Последнее требует значительно больших усилий и энергозатрат, но зато даёт конкретный результат. Проработка поставленной проблемы при письменном изложении происходит значительно глубже и интенсивнее, не говоря уже о том, что мы получаем конкретную творческую продукцию, пусть даже черновую и весьма несовершенную. В противном случае, творчество вырождается в пустые разговоры и приятные, но ни к чему не обязывающие рассуждения. В таких случаях «весь пар уходит в гудок», а никакого реального продвижения вперёд не происходит. Болтать – легко, писать – трудно.
г) налицо познавательная доминанта, проявляющаяся в горячей заинтересованности и высокой познавательной активности по отношению к разрабатываемой проблеме (для чего важно как следует «помучиться» над проблемой).
2. Стадия интенсивного приёма пертинентной (относящейся к делу) информации. На этой стадии происходит активный поиск пертинентной информации в окружающей информационной среде (начитывание специальной литературы, обсуждение проблемы с коллегами и т.п.). Плодотворность этого этапа зависит от степени завершённости предыдущего. Новые знания воспринимаются совсем по-иному, если их получению предшествовала серьёзная самостоятельная работа: идёт активный поиск ответов на наболевшие вопросы. Р.Тагор как-то сказал, что отвечать человеку, когда он не задал вопрос – всё равно, что кормить его, когда он не проголодался.
Основная цель этой стадии – поиск новой конструктивной идеи, позволяющей взглянуть на проблему под другим углом зрения. Критерием завершения второй стадии является появление новой информации, требующей реорганизации сложившейся системы взглядов и открывающей новые возможности. После появления такой новой информации следует возвращение к работе в режиме автономности, но уже на более высоком уровне. Далее цикл повторяется вплоть до получения приемлемого результата. Развитие информационной системы интеллекта можно уподобить пульсирующему перемещению медузы, при котором стадия расширения чередуется со стадией сжатия, за счёт чего и происходит скачкообразное движение вперёд.
Информационное поле Вселенной существует без времени и знает о нас все
Человеческий мозг пока не в состоянии понять и принять многое из того, что предлагает нам Вселенная. Сотни ученых бьются над феноменами паранормальных явлений, но наука объясняет лишь тысячную долю происходящего. И чем таинственнее и загадочнее явление, тем звучнее его название.
Так, например, Ретроскопия – из термина понятно, что это описание происходившего в прошлом, без знания об этом. Проскопия, Прогностика или Прекогниция – это предсказания событий, которые должны произойти как в ближайшем будущем, так и в далеком. Биолокация – способность находить как людей, так и различные объекты. Ясновидение – восприятие на ментальном уровне происходящего в настоящем времени.
Зачастую люди, обладающие сверхъестественными способностями, сами не в состоянии объяснить, каким образом, откуда и с чьей помощью они получают нужную им информацию.
Американская предсказательница Джин Диксон описывает свой дар так: информация появляется в видениях, логических и законченных. Видения настолько детальны, что их не нужно расшифровывать. Благодаря своему дару ясновидящая предсказала смерть Мэрилин Монро, падение Берлинской стены, запуск Советским Союзом в космосспутника и многое другое.
Практически все экстрасенсы начинают сеанс с концентрации на том, что интересует, но пока недоступно. Возможно, так они посылают информационный запрос в те слои Вселенной, которые закрыты обычным людям.
Не менее известный экстрасенс Эдгар Кейси, который в видениях видел Атлантиду и загадочный Кристалл Атлантов, утверждает, что находит ответы в «Хрониках Акаши». Понятие «Акаши» происходит от древних индийских мыслителей. Оно представляет некую эфирную сущность, которая впитывает информацию обо всем что происходило или будет происходить во Вселенной. Так пишется великая книга «Хроники Акаши», прочесть которую могут только избранные.
Однако ученые, равно как и экстрасенсы нового поколения, нашли иное объяснение феномену ясновидения. Они склоняются к теории о глобальном информационном поле Вселенной, которое фиксирует всю информацию, независимо от степени ее важности и касающуюся каждого из нас.
Теория существования глобального информационного поля основывается на том, что все существующие на нашей планете имеют собственное энергетическое поле и соответствующее ему излучение. Так местность имеет геомагнитное поле, предметы – магнитное, живые существа и человек – биополе. Эти излучения несут информацию о свойствах обладателя и о том, что с ним происходило.
Если подвести все вышесказанное под закон сохранения энергии, который говорит, что ничто в мире не исчезает никуда и не появляется из ничего, а только лишь переходит из одного состояния в другое, то информация обо всем происходящем на Земле как раз и формирует глобальное информационное поле Вселенной, попадая в него и фиксируясь там навечно.
Излучения, идущие из глобального информационного поля, по частоте звуковых вибраций схожи с внутренними вибрациями человеческого мозга. Профессор Д.И.Дубровский, занимающийся изучением этого феномена, считает, что мозг не в состоянии принимать импульсы, передаваемые информационным полем, так как на их обработку тратилось бы на 6 порядков больше энергии, чем на анализ всей информации, передаваемой внутренними органами чувств.
Чтобы наш мозг не «закипел» от такой электромагнитной бомбардировки, природа позаботилась об этом, предоставив надежную защиту – гормон Серотонин. Этот гормон вырабатывается мозгом для связи между различными участками нейронов, которые в свою очередь предназначены для обмена информационными импульсами (мыслями).
Так вот, именно выработка серотонина, как утверждают ученые, сопровождается сильным электромагнитным «шумом» в мозговых клетках, что блокирует слабый сигнал глобального информационного поля Вселенной.
Предполагается, что у экстрасенсов – ясновидцев такая мозговая функция «глушения» сигнала по каким-то причинам не работает. При наличии таких особенностей мозговой деятельности процент вероятности контакта с вселенским информационным полем резко возрастает, что мы и наблюдаем у людей с экстрасенсорными способностями.
Над подтверждением теории «серотониновой глушилки» работал социолог Дж. Стаунтон. Для эксперимента он взял показатели 50-ти авиационных катастроф и 200-от железнодорожных. Исследуемыми величинами стали показатели вместимости транспорта, количество жертв катастрофы и число людей, вовлеченных в трагические события. Полученные данные Стаунтон сопоставил с данными аналогичных рейсов, совершенных благополучно. Выяснилось, что каждый рейс-катастрофа был заполнен на 61%, а каждый из благополучных аналогичных рейсов на 76%. Разница в 15% составили люди с более развитым контактом с глобальным информационным полем Вселенной.
Ученые также сделали попытку разгадать феномен вещих снов. Как показывает практика – это самый распространенный вариант контакта с вселенским банком информации.
Серотонин в основном вырабатывается нейронами, передающими зрительные образы от глаз к зрительному нерву. Ночью степень нагрузки на них значительно уменьшается, серотониновый «шум» утихает, да и внутренней энергии расходуется меньше. А ее избыток идет на обработку аналитическим центром мозга получаемых из глобального энергоинформационного поля сигналов. Вещие сны как раз следствие такой обработки.
Предвидение будущего, возможность заглянуть в прошлое – это далеко не все феномены, пока не раскрытые человечеством. Но ученые и экстрасенсы не сидят, сложа руки, и, возможно, в скором будущем мы сможем дать вразумительные ответы, разгадав тайны Вселенной и нашего мозга.
На самом деле разум – это низшая, в сравнении с интуицией, познавательная способность, функционирующая только в пределах двойственности, подчинённая логике и не способная выйти за её пределы. Интуиция же – это качественно иная, высшая по отношению к разуму познавательная способность, не ограниченная двойственностью, выходящая за пределы логического и, по своей природе, принципиально парадоксальная.
«Пребывание в двойственности» – это такой способ восприятия реальности, для которого характерно жесткое и категоричное разделение всего сущего на непримиримые противоположности и постоянное их противопоставление. Рассудочное познание характеризуется нетерпимостью к противоречиям. Оно не признает права на одновременное существование обеих противоположностей. Такая познавательная установка выражена в христианском тезисе «чёрное – чёрное, белое – белое; всё остальное – от лукавого». Однако восточные мистики утверждают, что противоположные начала, Инь и Ян, не должны образовывать жёсткую статичную конструкцию, в которой они, набычившись, стоят друг против друга, как два войска перед битвой. Интуиция – это непротиворечивая и динамичная целостность противоречивых начал: добра и зла, дня и ночи, чёрного и белого. Великий Гуру Тибета Падмасамбхава (V в. до н.э.) выразил идею недвойственности высшего познания с присущей ему силой и лаконичностью: «Противоположностей, в действительности, не существует, также неистинен плюрализм. Просветление невозможно, пока не будет отброшен дуализм и познано единство».
С этим высказыванием перекликаются слова великого физика XX века Нильса Бора: «Всякая глубокая истина имеет ту особенность, что диаметрально противоположное ей высказывание является не менее глубокой истиной».
Абсолютизация одного полюса пары противоположностей и отвержение другого может быть только в мышлении, но никак не в реальной жизни. По этому поводу замечательно высказался Гегель: «Северный полюс в магните не может быть без южного, а южный не может быть без северного. Если мы разрежем магнит на две половины, то у нас вовсе не окажется в одном куске северный полюс, а в другом – южный».
Итак, разум логичен и, как таковой, не терпит противоречий. Но логичен ли мир, объективная реальность, которую он стремится познать? Оказывается, на самом деле, всё реальное бытие соткано из противоречий. Как мне сказал один мой знакомый, у которого много лет была собака, «поводок имеет два конца». Можно пойти ещё дальше и сказать, что вообще всё в этом мире «имеет два конца». Однако парадоксальная природа бытия не может быть схвачена разумом, отвергающем всё, что «не соответствует здравому смыслу и элементарной логике». «Нет, вы мне докажите!», – требует человек «разумный». Но ему невдомёк, что любые доказательства работают только в пределах дискурсивного мышления, только в пределах разума. Полная бессмысленность требования логических доказательств особенно ярко видна, когда речь идёт об истинах высшего порядка, познание которых требует трансцендирования разума, то есть выхода за его пределы.
Один мудрый суфийский наставник сказал по этому поводу: «Требовать интеллектуального доказательства бытия Божьего – всё равно что требовать видеть ушами». Применительно к такому кругу вопросов требование «докажи!» с головой выдаёт духовную незрелость и познавательную несостоятельность вопрошающего, свидетельствует о том, что он не понимает азбучных истин теории познания. Мистики всех времён встречались с этой проблемой – с учёными невеждами, преисполненными самодовольства, желающими спорить, но не способными к высшему познанию.
В этом отношении менее логичный и более интуитивный Восток имеет значительные преимущества по сравнению с научно-техническим, компьютеризованным до мозга костей, Западом. Восток ближе к пониманию того, что истинная мудрость не может быть выражена иначе как парадоксом. Вот пример такого рода восточной мудрости: «Имея дело с врагом, не забывай, что он может стать другом, имея дело с другом – не забывай, что он может стать врагом».
Чистая (то есть абстрагированная от интуитивного начала) логика всегда является ригидной и статичной, тогда как интуиция текуча и подвижна, имеет выраженный динамический характер. Разум, встречаясь с каким-либо утверждением, требует его доказательства и проверяет его с точки зрения логических критериев истинности. Интуиция не признаёт этих претензий разума, ибо низшее не может судить высшее. Об ограниченности присущего науке рассудочно-логического познания и самодостаточности интуитивно познаваемой истины замечательно сказано Артуром Шопенгауэром:
«Этот свойственный наукам путь познания от общего к частному влечёт за собою то, что в них многое обосновывается дедукцией из предшествующих положений, т.е. доказательствами; это и дало повод к старому заблуждению, будто лишь доказанное вполне истинно и будто каждая истина нуждается в доказательстве, – между тем как, наоборот, каждое доказательство скорее нуждается в недоказуемой истине, которая служила бы конечной опорой его самого или опять таки его доказательством: вот почему непосредственно обоснованная истина настолько же предпочтительна перед истиной, основанной на доказательстве, насколько ключевая вода лучше взятой из акведука».
Интуиция всегда за пределами логики. Логика всегда дуалистична, двухмерна, тогда как интуиция – трёхмерна. Метафорически выражаясь, логика может иметь дело не с объёмным объектом, а всего лишь с его проекцией на плоскость (прошу не упускать из виду метафорический, а не буквальный характер этого высказывания). Отсюда возникает принципиальная парадоксальность и нелогичность интуитивного познания. Но только так и могут быть изложены высшие истины. Язык великих мудрецов и мистиков всегда отличался именно этой особенностью, причём речь идёт не о логических ошибках и несуразностях. Это вовсе не уровень донаучного, несовершенного мышления, неумения мыслить, а совсем, совсем другое – уровень умения не мыслить, не уровень «недомышления», а уровень сверхмышления, которое, по сути уже и не мышление вообще. Интуиция ни в коей мере не является отрицанием логики, то есть, формой интеллектуальной убогости, архаической «детской» формой донаучного познания. Хотя интуиция, действительно, не логика, но она не ниже мышления, а выше его; она не отрицает дискурсивное мышление, а трансцендирует его.
На самом деле, человеку необходимо и то, и другое – и сильное дисциплинированное мышление, и ясное интуитивное проникновение в суть вещей. Следует только помнить, что дискурсивное мышление никогда не бывает самодостаточным. Разум, лишённый естественной, не всегда замечаемой, но всегда присутствующей поддержки со стороны интуиции, хотя бы в обличье так называемого «здравого смысла» – с неизбежностью вырождается в шизофрению.
Разум способен решать только вопрос о внутренней согласованности некоей системы взглядов, некоей концепции, описывающей реальность, но он никогда не может дать нам гарантий, что это описание адекватно реальности. Он всегда оставляет открытым вопрос об адекватности информационного описания реальному объекту. Разум всегда пользуется словами и символами, без них его функционирование невозможно (в древнегреческом языке для обозначения речи и разума использовалось одно и то же слово – «логос»).
Совершенно очевидно, что любому речевому сообщению, а следовательно, и мышлению, построенному по принципу внутреннего диалога, изначально присуща двойственность (дуалистичность). Это доказывает тот факт, что любая последовательность знаков и символов, используемая для выражения и передачи некоего смысла, в конечном итоге, может быть сведена к двоичному коду (0 – 1, да – нет, точка – тире). Но это же и есть разделение на противоположности, это и есть дуалистичность речи и мышления.
Таким образом, наш разум, немыслимый без внутренней (думание) и внешней речи – это всегда компьютерный разум, по определению не способный выходить за пределы двойственности. Кроме того, дискурсивное мышление (а соответственно, и неразрывно с ним связанная речь), принципиально дискретны. Каждый символ, каждое слово, каждый тезис (посылка) отделён от других. Дискретность можно определить как «сыпучесть» мышления и речи (образ гравия, который сыпется камушек за камушком), тогда как интуитивной мудрости-праджне присуще качество непрерывности. Её можно уподобить маслу, льющемуся из кувшина непрерывною струёй.
Слова, слова... Словами можно всё, что угодно объяснить, всё, что угодно, доказать, и всё, что угодно – опровергнуть (хорошим примером тому является древнегреческая софистика). Но являются ли слова сколь либо значимым критерием истины? Так называемая «объяснительная сила теории» – на самом деле, достаточно сомнительный критерий её истинности. Это я могу утверждать как профессиональный психолог: и невротики, и параноики, и «практически здоровые» люди, приходящие со своими «нерешаемыми» личностными и эмоциональными проблемами – все, без исключения, имеют собственные версии реальности, всё великолепно объясняющие, но, к сожалению, зачастую совершенно не соответствующие истинному положению вещей. Этот критерий (объяснительная сила) требует, чтобы в теоретическую схему непротиворечивым образом укладывались (объяснялись) все факты, которыми мы располагаем. Он требует отсутствия противоречий и логических неувязок, требует полной внутренней согласованности между всеми составными элементами данной теории. Еще раз повторим уже высказанную ранее мысль, ввиду её особой важности:
Разум может обеспечить непротиворечивость и взаимосогласованность системы знаков и символов, претендующих на описание реальности, но разум не гарантирует адекватности этого отражения, его истинности. Так, например, известно, что паранойяльная бредовая система, как правило, отличается логичностью, внутренней согласованностью всех её компонентов и большой убедительностью для стороннего человека, не знакомого с тем, как дела обстоят на самом деле (стандартная ловушка для неопытных журналистов). Другими тому примерами являются «легенда» разведчика, ложная версия преступника, пытающегося обмануть следствие, или же обычная бытовая ложь («Дорогая, я сегодня задержался по серьёзной производственной необходимости – очередная авария на подстанции»). Возможно, читатель захочет возразить, что приводятся примеры, так сказать, житейского характера, но для строгого дисциплинированного научного мышления всё обстоит совершенно иначе. Такому читателю предлагается посетить кладбище отживших научных теорий. Их авторы были не глупее, чем мы с вами, напротив, многие были гораздо умнее нас, однако это им, как видим по результатам, не сильно помогло.
Принципиальной, глубинной разницы между «житейским» и научным функционированием разума – не существует. Логика, не обоснованная интуицией, в любой сфере своего действия неизбежно создаёт ложные, неадекватные теории. Логичность и адекватность – совершенно разные вещи, и из первой вовсе не вытекает автоматически вторая. Это хорошо иллюстрирует следующий пример:
«Вы идете по улице и спрашиваете прохожего:
– Извините, Вы случайно не знаете, сколько сейчас времени? – на что он вам отвечает:
– Да, знаю, – и проходит мимо».
Его ответ абсолютно логичен, полностью согласован с вопросом; какие-либо логические неувязки, противоречия между вопросом и ответом отсутствуют (конечно, если мы на это будем смотреть с точки зрения «чистой» логики, не отягощённой здравым смыслом). Однако с точки зрения этого самого здравого смысла, с точки зрения контекста – это полная неадекватность, которая может быть интерпретирована либо как откровенное хамство, либо как психическое заболевание. В данном примере всё представлено в яркой гротескной форме, однако, многие люди, искренне считающие себя разумными существами, сплошь и рядом делают сходную ошибку: цепляются за чисто внешние, формально-логические противоречия в словах собеседника, при этом полностью игнорируя их смысловое содержание и контекст, в котором эти слова произносятся. Грустное это зрелище – видеть самоуверенное интеллектуальное ничтожество, слушающее умного человека не с тем, чтобы чему-то у него научиться, что-то почерпнуть, а с тем, чтобы поймать своего собеседника на каком-либо чисто формальном противоречии и самоутвердиться таким образом за его счёт. Ну что ж, недаром в Писании как раз для таких случаев сказано: «Не мечите бисер перед свиньями, ибо они оборотятся на вас и растерзают вас». Такой нездоровый стиль общения встречается значительно чаще, чем это кажется на первый взгляд.
Итак, мы пришли к выводу, что объяснительная сила теории вовсе не является самодовлеющим критерием её истинности. Вполне возможно логически безупречное, непротиворечивое и в высшей степени убедительное изложение ошибочной и неадекватной теории, тогда как несомненная истина, основанная на глубоком и ясном прозрении в природу реальности, может быть изложена весьма невразумительно, сбивчиво и несвязно, с множеством противоречий и логических нестыковок. В первом случае, мы имеем замечательное развитие вербального интеллекта и дискурсивного мышления при прискорбной недостаточности интуиции. В другом случае – наоборот, прекрасное интуитивное видение при неспособности полноценно и качественно оформить его в словах. Конечно же, мы не должны забывать о принципиальной невозможности вербализации высшего интуитивного познания. Здесь, при желании можно указать на логическое противоречие в написанном выше: с одной стороны, говорится о невыразимости интуитивно познанного, с другой – об адекватной вербализации. На самом деле, противоречия нет, поскольку существуют сферы опыта, относительно которых возможно как интуитивное познание, так и рациональное объяснение (сфера грубоматериального), однако есть и другие сферы, при продвижении в которые вербализация интуитивного постижения всё более и более затрудняется и, наконец, делается невозможной.
Можно заключить, что хотя разум и является низшей познавательной способностью, а высшая истина невыразима – тем не менее, будет грубой ошибкой отвергать разум, дискурсивное мышление. Просто нельзя ставить его, как это делают люди науки, на роль господина познания. Его роль хотя и важная, но подчинённая, и он должен знать своё место.
Все эти рассуждения вплотную подводят нас к проблеме эксплицитных и имплицитных знаний.
Эксплицитные и имплицитные знания
Знания, которые человек получает на основе известных когнитивных механизмов, принято делить на эксплицитные и имплицитные, т.е. явные и скрытые, глубинные. Эксплицитные знания представляют собой знаковую систему – это книги, журналы (печатная продукция); лекции – вербальная форма знаковой системы; магнитофоны, множительные аппараты, телевидение, компьютеры, факсимильные аппараты, мобильные телефоны – технические средства. Такие знания имеют отработанный понятийный аппарат, каждая их деталь может быть воспроизведена и сохранена. Они формируются в процессе акта познания на основе традиционного когнитивного механизма.
Имплицитные знания не сформулированы, получаются непосредственно – это индивидуальный духовный опыт, взгляд, обращенный внутрь, скорее чувство знания, человек не отделен от того, что знает, это результат познающего воображения), здесь ценностно ориентированный подход. Особенностью имплицитного знания является его спонтанный характер, оно возникает практически мгновенно, не давая времени на размышления, т.е. на работу разума. Это внерациональный процесс, выходящий за рамки ограничений, накладываемых органами чувств. Термины «эксплицитное» и «имплицитное» знание ввел англо-американский философ Майкл Поланьи. Основное внимание в своем исследовании он уделил имплицитному, личностному знанию (Поланьи М. Личностное знание: на пути к посткритической философии. М.: Прогресс, 1958.).
Рассмотрим подробно имплицитные знания как внерациональный когнитивный механизм.
Чем более сложной и нерегламентированной является деятельность, тем в большей степени ее результаты определяются личностными знаниями человека. Это утверждение касается прежде всего науки, но здесь на самом деле все не так просто: научное познание – в первую очередь интеллектуальный, рациональный процесс, а личностное знание лежит за рамками интеллекта. Это результат того, что мы очень узко определяем процесс и механизм научного познания, практически исключая из него поле внерационального. С другой стороны, креативность превратилась в силу, определяющую новый век. Каждый стремится к актуализации своей личности, проникновению в свой собственный внутренний мир, развитию Высшего в себе.
Все мы обладаем глубинными, внутренними знаниями, и главное здесь – вычленить их в безостановочном потоке мыслей. Кроме всего прочего, необходимо размышление о предмете, что прежде всего и позволяет дифференцировать, зафиксировать касающееся его знание, попросту говоря, обратить на него внимание, запомнить пришедшую в голову мысль. Это и есть имплицитное знание, неявное, скрытое, латентное, некодифицированное, его можно назвать личностным знанием, которое неразрывно связано со своим носителем. Человек может не знать, что им обладает, но оно безоговорочно есть и, когда появляется необходимость, дает о себе знать. Это знание называют интуитивным.
Роль интуиции в нашей жизни колоссальна. Обычно мы терпим неудачу вовсе не на каких-то тонких и необычайно сложных вещах. Во всех сферах жизни разного масштаба неудачи и катастрофы вызваны несоблюдением самых простых и весьма нехитрых принципов. Поэтому в жизни часто преуспевают отнюдь не самые глубокие и тонкие умы, а довольно посредственные люди, знающие не так уж много, но зато хорошо реализующие то, что они знают. Систематическая, построенная на интуитивных здравых принципах работа среднего ума может быть много результативнее несистематических попыток гения. В этом, безусловно, есть своя правда.
***
Встает проблема понятийного аппарата. Видимо, не все имплицитные знания можно назвать интуитивными. Их следует разделить на интуитивные, оформляющиеся в сфере каждодневного опыта, в границах посюстороннего, в рамках жизненных коллизий и отношений, позволяющих привязать знания к контексту, и знания трансцендентные. Интуитивные личностные знания, наряду с эксплицитными, которые мы сейчас не рассматриваем, являются объектом управления в рамках менеджмента организации. И они интересуют управляющих с точки зрения получения практического результата инновационного характера, приносящего максимальный эффект. Но имплицитные, глубинные знания могут носить глобальный характер, быть связанными с постижением основ мироздания, отношений человек – Бог, человек – Вселенная, места человека в космосе, касаться моделей развития общества, нового миропорядка и пр.
В этом случае человек может пережить выход в деперсонализированное сознание, лишенное привычных смыслов, это мир «небытийного бытия», как назвал его В.В. Налимов, «это творчество, которое позволяет прикоснуться к Высшей Реальности, это соприкосновение с тайной» (Налимов В. В поисках иных смыслов. М.: Прогресс, 1993.). Такое знание трудно назвать интуицией, это мир, не являющийся источником наших мыслей и восприятий в обычном состоянии сознания, но трансцендентный опыт, выход в запредельные сферы, иные модели мира. К науке это имеет непосредственное отношение в те моменты, которые мы называем озарением.
Имплицитное знание есть высокое творчество, вдохновение. Здесь предварительная авторская концепция отсутствует – это достояние разума. Носитель внутреннего знания само знание не создает, он делает его возможным, это внеличностный процесс, обладающий собственной динамикой и ведущий человека за собой. Если речь идет о представителе науки, то у него очень развито рациональное мышление в отличие, например, от поэта или художника, и он, естественно, пытается найти объяснение такому состоянию. Он испытал что, это его личный опыт, и теперь хочет понять, как этого достиг. Ведь интуиция, вдохновение не достижимы путем волевого усилия или интеллектуальной работы, они просто случаются.
Так что же это было, насколько он не одинок, как другие люди разных эпох и культур смогли выразить подобное состояние? А это действительно одно и то же состояние: порядок вещей, сущность бытия, устройство мира – одна вневременная субстанция. И мы погружаемся в ноосферное культурное пространство, наработанное человеческой мыслью, там пытаемся найти людей, которые испытали то же самое состояние и чей способ выражения этого состояния нам близок. Между нами протягивается живая ниточка – радость узнавания не только идеи, но того, что за ней стоит, ощущение потаенных глубин знания человека, пройденного им пути, всего прочувствованного. Погружение в культурную среду является импульсом для нового творческого порыва. Такие внутренние состояния продлеваются именно в творчестве, только оно может остановить мгновение, момент видения порядка вещей или сущности бытия, тут и создаются великие творения. Думаю, что именно об этом писал академик В.И. Вернадский в своей теории ноосферы.
Вместе с тем надо признать, что деление имплицитных знаний на интуитивные и трансцендентные условно. В любом случае эти знания получены внерациональным путем, они суть результат расширения сознания, выхода в иную реальность, где работает механизм внутреннего, духовного видения. И вновь встает проблема понятийного аппарата: духовный опыт – это опыт трансцендентный, связанный с переживанием потусторонней реальности, или любой опыт, дающий ощущение другой реальности, приносящий имплицитное знание. А само имплицитное знание разве не есть соприкосновение с иной реальностью, если не высокой, трансцендентной, то все равно выходящей за пределы «житейских смыслов»?
Думается, что трудности, связанные с попыткой дать определение понятия духовности, имеют принципиальный характер. Это понятие не вмещается в рамки рационального мышления, не может быть адекватно отображено в виде логических построений, а связано с более высоким планом бытия – духовным опытом. Разум не имеет средств выражения субъективного духовного опыта. Его нельзя описать словами, поскольку он лежит вне области органов чувств и интеллекта, из которой происходят наши слова и понятия. И только в самом общем виде можно сказать, что духовность – это всегда устремленность за пределы узкого житейского смысла, это трансцендентное начало в человеке.
Имплицитные знания признаны наиболее важными для человека, экономики и общества в целом. Естественно, современный мир требует их непременной формализации, кодирования, превращения в доступные для пользователя. Подобные технологии внедряются везде, где это эффективно, что приводит к ускорению темпов диффузии нового знания. Превращение личного знания в знание, доступное для окружающих, – основной вид деятельности компании, создающей знания. И здесь, конечно, нужны люди, владеющие секретами формализации скрытых знаний. В любом случае это высокие творческие силы, свобода от предвзятых взглядов. Очень важны уровень интеллекта и объем эксплицитных знаний, которыми владеет человек, способность вычленить новое из общего объема предоставленной информации, смелость назвать это новое, что означает перевести его в структурированное эксплицитное знание.
Огромное количество информации и знаний теряется, мы их просто не улавливаем. Однако бывает так, что абсолютно спонтанно мы начинаем записывать свои мысли, причем касающиеся какого-то определенного предмета, и сами не сразу понимаем, для чего мы их записываем. Но если начали это делать, то не упустим вновь пришедшую мысль, зафиксируем ее. А потом получается исследование, которое тянет за собой другие работы, опирающиеся на него как на базис. Очевидно, что здесь знание является источником формирования новых знаний, которые зафиксированы и могут быть переданы для использования.
Можно попробовать увидеть процесс получения внутреннего, имплицитного знания несколько иначе. Внутреннее знание, а это глубины нашего сознания, – огромная сила. Однако формализовывать, раскладывать по полочкам полученный опыт – значит не доверять собственному переживанию, поскольку формализация всегда связана с активностью разума, что намного снижает ценность опыта (термин «переживание» означает непосредственный внутренний опыт, дающий полную очевидность истины, это понятийно не опосредованный акт, характеризующийся связанностью пережитого с переживающим субъектом и значимостью пережитого для субъекта).
Представляется, что, расшифровывая, передавая, формализуя такое знание, мы упрощаем его, низводя до уровня понимания. То, что выражено словами, есть лишь модель процесса, в той или иной мере адекватная самому процессу. На самом деле личностное знание обладает мощным эмоциональным зарядом, большой силой и интенсивностью и выходит за пределы четко выражаемого смысла. В таком случае при формализации неявного знания возникает сложная задача: насколько возможно уловить его глубинный, непроявленный смысл? Реально ли адекватно решить задачу?
С другой стороны, как наука может существовать без попытки прояснить опыт, вывести его в сферу познанного? Невозможность выразить имплицитные знания вербально не зависит от того, на каком уровне сознания протекает наш опыт – на уровне каждодневной реальности либо достигая метафизических высот. В любом случае очень сложно донести непосредственно полученное знание в его первоначальном виде, тем более в отсутствие понятийного аппарата. Кроме того, если пользоваться нашей речью для раскрытия внутреннего опыта, то его глубина, а с ней и личностная сущность исчезают.
Ясно, что процесс получения имплицитных знаний связан с глубокой трансформацией личности, это неотделимые один от другого процессы. Подобные состояния представляют собой погружение в духовную реальность, «восхождение в бытии», по словам русского философа Н.А. Бердяева. Такой опыт позволяет узнать о заложенных в нас потенциальных силах любви, продуктивной деятельности, он дает чувство связанности с Высшей реальностью. Видимо, это изначальная матрица, впечатанная в мыслительную сферу человека, элемент коллективного бессознательного по Карлу Густаву Юнгу, содержащего в себе воспоминания и культурное наследие всего человечества. Универсальные и изначальные структуры в коллективном бессознательном, или архетипы, мифологичны по своей природе. Переживания, включающие в себя архетипический элемент психики, содержат чувство сакрального, священного, представляющего собой не индивидуальный, личный, а сверхиндивидуальный, надличностный и в этом смысле трансцендентный уровень сознания человека.
У многих это непререкаемое, безусловное знание. Оно проникло в сознание: мы знаем, что знаем. У других такое знание не проявляется в сознании, оно глубоко в бессознательном. Одно очевидно: все эти процессы живут своей жизнью, их можно рассматривать самостоятельно, вне религиозного опыта. Часто это называют верой, которая представляет собой убежденность в достоверности чего-либо без посредства органов чувств или логического хода мысли: путем необъяснимой уверенности (видимо, вера отличается от личностного знания тем, что связана с религиозным осознанием). Другое дело, что это знание приходит в процессе духовного опыта, совсем не обязательно сопряженного с религиозными поисками. Нетрадиционные познавательные механизмы, неотделимые от расширения сознания, которые мы исследуем, связаны с образно-чувственным видением. Это процесс спонтанный. В любом случае такое знание – не платоновское «доказанное истинное убеждение», а юнговский «первообраз бессознательного, иррациональная данность, которая просто есть».
Мы подошли к принципиально важному аспекту исследования, касающемуся нетрадиционного познавательного механизма, связанного с получением знаний и оценкой роли сознания в этом процессе. Как человек продуцирует, получает некодифицированные знания? Подобные знания человек не получает извне, они являются результатом самопознания, извлекаются из глубин собственного Я: все во мне, ничего вовне, но вовне – то же, что во мне. Можно сказать, что человек нисходит в глубины себя и одновременно возвышается над собой. Это было хорошо известно в древних культурах. Возьмем индийский эпос «Упанишады»: «Дух, который находится здесь, в человеке, и Дух, который находится там, в Солнце, – взгляни, это Единый Дух, и нет никакого другого». Или дзен-буддизм: «Царство пробуждения это не внешняя сфера с четкими, ясными признаками… это царство священного знания в тебе самом». «Сознание цельное, источающее Свет, пронизывает всю Вселенную. Оно внутри тебя и не приходит извне». Как поэты писали об этом святые отцы – первые христиане: «Постарайся войти во внутреннюю клеть твою и узришь клеть Небесную. И первая, и вторая – одно: одним входом входишь в обе. Лествица в Небесное Царство находится внутри тебя: оно существует таинственно в душе твоей. Погрузи сам себя в себя от греха и найдешь в себе ступени, которыми возможешь совершить восхождение... Кто сосредотачивает зрение ума внутрь себя, тот видит в себе зарю Духа». Эти мысли разделяют столетия и тысячелетия, но высказаны они практически одними и теми же словами. Здесь все возвышенно: иная картина мира, иные жизненные смыслы, погружение в Тайну.
Все сказанное позволяет сделать важнейший для нашего исследования вывод: расширение сознания за пределы Я (т.е. снятие ограничений, высвобождение огромного потенциала, таящегося в его неизведанных сферах за пределами этих ограничений), получение глубинного, личностного знания и его интеграция в общую структуру познавательного процесса – это единая система, основанная на иных, нетрадиционных когнитивных механизмах, в основе которых лежит творческий акт. Изменяется сам процесс познания, не Я – субъект познаю внешний по отношению ко мне объект, напротив, этот процесс носит целостный, холистический характер, позволяет слиться с познаваемым, а значит, проникнуть в самую его сущность, увидеть его изнутри. Такое познание протекает внутри нашего глубинного, духовного опыта, прямого переживания этого опыта (можно сказать, духовных реалий), а с ним и внутреннего постижения. Это внерациональное, неподвластное разуму, сверхчувственное ощущение и есть имплицитное знание. При этом сама наука превращается во взаимосвязанный комплекс рационального и внерационального, имплицитного знания.
Данное исследование свидетельствует о том, что принципиально новые когнитивные механизмы, вторгающиеся в современную науку, непосредственно связаны с сознанием человека: механизмы познания и наше сознание – явления одного порядка, взаимосвязанные и взаимообусловленные. Нетрадиционные механизмы познания нереализуемы без глубинного проникновения в сферу сознания, а сфера сознания безгранично расширяется и предоставляет неограниченные возможности постижения мира. Познание происходит в процессе духовного опыта, непосредственно переживаемого человеком, он – часть этого опыта и составляет единство с познаваемым. Каждый опыт расширяет сознание, и так до бесконечности. И еще один очень важный вопрос. Почему человек меняется в процессе переживания опыта? Потому что углубляется его самопознание, происходит внутренний рост, раскрывается собственное Я, а это и есть тропинки, ведущие к реализации Высшего в себе.
Очевидно, что, несмотря на преимущественно рациональный характер механизмов научного познания, глубинные, личностные знания, интуиция как результат духовного опыта занимают большое место в науке. Данное исследование свидетельствует о том, что их роль будет возрастать, они превратятся в официально признанную составную часть научного когнитивного механизма. Новый аппарат научного познания не требует формализации, вербального выражения внутреннего опыта, скрытых знаний ученого, как это делается, например, в рамках процедуры управления личностными знаниями сотрудников крупных компаний с целью повышения эффективности работы организации. В науке собственное личностное знание может формализовать только сам ученый, вписав его в контекст своего анализа, мыслей и рассуждений. Ученый на основе интеграции своих внутренних, сверхрациональных и традиционных рациональных знаний сам должен сформулировать результаты собственного восприятия реальности как он их видит, чувствует, догадывается.
Это механизм осознания, способствующий трансформации знания, полученного внерациональным путем, вне области научного мышления, т.е. переводу его в область сознательного и интеграции со знанием рационального порядка (здесь встает один очень важный вопрос: всегда ли можно интегрировать личностное, непосредственное знание со знанием, полученным рациональным путем?). Он знает, что знает, потому что ощущает связь между собой и новой реальностью, и это не просто связь, а единство. Об этом говорил еще академик В.И. Вернадский: «Источники наиболее важных сторон научного мировоззрения возникли вне области научного мышления. Такие понятия, как атомы, эфир, инерция, бесконечность мира, сила и др. возникли из идей и представлений, чуждых научной мысли. Число вошло в науку из музыки. Представление о мировой гармонии из Ригведы… Отделение науки от религии, философии, общественной жизни, искусства невозможно – они тесно сплетены между собой» (Вернадский В.И. Труды по всеобщей истории науки. М.: Наука, 1988).
Встает вопрос. Известно, что знания способны к существованию только при наличии развитого институционального контроля, т.е. института экспертизы, который определяет, можно ли те или иные данные отнести к знаниям. Таким институтом оказывается специально назначенный эксперт, коллектив, публикации в соответствующих изданиях и другие формы. А предлагаемая модель познавательного процесса не требует институциональной экспертизы на возможность причисления тех или иных данных к знаниям.
Имплицитное знание не имеет ничего общего с дискурсивным, доказательным познанием, это не обоснованное суждение, а спонтанное разумение. Его называют также божественным разумением (Завадская Е.В. Культура Востока в современном западном мире. М.: Наука, 1977, с. 62), интуитивным либо духовным откровением, а можно его рассматривать как результат высвобождения огромного потенциала бессознательного (отсутствует понятийный аппарат). Такое знание доступно в своем исходном виде лишь своему создателю, любая формализация искажает его глубинный смысл (о чем уже говорилось). Так что экспертом может быть только сам носитель знания, ученый, идентифицирующий поступающую информацию, устанавливающий ее привязку к уже имеющимся знаниям (что ни в коем случае не означает следование догмам и ограничениям обыденного сознания) и внутренним видением создающий наглядный чувственный образ отражаемой действительности.
Проблема привязки интуиции к имеющимся знаниям, полученным рациональным путем, неоднозначна. Выходит, что ценность интуиции ограничивается определенными пределами, и эти пределы – ее выверенность разумом. Известный американский философ Уильям Джеймс по этому поводу пишет, что интуиция служит вполне самостоятельным и самодостаточным средством мировосприятия, так же как разум – один из механизмов постижения мира. Интуиция – особая форма познания, закрытая для трезвого рассудка, непосредственное знание, убеждение; она хранится в глубинах человеческого духа, а логические аргументации – только поверхностное проявление его. Однако рациональное знание выполняет свою функцию и с выводами разума необходимо считаться (Джеймс У. Многообразие религиозного опыта. М., 1993, с. 375). Думается, что, поскольку наука будет формироваться как нерасторжимое единство рационального и сверхрационального, привязка между двумя видами знания так или иначе осуществится. Это и будет интегральное постижение истины.
С другой стороны, кому как не науке поколебать общепринятые, преемственно утвердившиеся взгляды и нормы? Тогда о какой привязке может идти речь? Если говорить об экономике, то, возможно, здесь вообще не следует ориентироваться на имеющиеся модели и концепции, мир очень быстро меняется, и что тогда можно взять за точку отсчета? В этой ситуации во всей полноте встает проблема не что, а как. Не что надо делать (в данном случае осуществить привязку полученного внерациональным путем знания к фундаментальным принципам и моделям), а как в соответствии с этим знанием обеспечить условия перенастройки экономики и общества в целом, их адаптации к новым глобальным вызовам.
Можно предположить другой вариант верификации имплицитного знания – внешнюю экспертизу, имея при этом в виду, что представленная модель познавательного процесса изменяет сам характер экспертизы. Если знание получено не рациональным путем, то и его верификация должна быть основана на экспертизе особого рода – иррациональной, являющейся не менее высоким творческим актом, чем само представленное знание. Здесь не требуется понимания, это скорее внутреннее чувствование, узнавание как чего-то своего, во всяком случае близкого, сидящего в глубине сознания – волна, связующая ниточка, вполне осязаемая в ноосферном культурном пространстве, которая эксперта нашла или он ее нашел. И все. Этого достаточно для оценки работы. Не будем забывать, что речь идет об экспертизе как творческом акте. «Творчество поднимает над повседневностью, помогает ослабить зависимость от нее», – это слова одного из выдающихся философов ХХ в. Эриха Фромма (Фромм Э. Иметь или быть. М.: Наука, 1990, с. 117).
Человек науки не может не понять, что имеется в виду. Каждому из нас знакомо это особое состояние, чувство близости, внутреннее переживание при чтении какого-либо научного текста – здесь притягивает модель мышления, скрытое воззрение, ощущаемый подтекст, открывающаяся нам интуитивная гипотеза, перспектива, может быть, штрихами намеченная идея и т.д.
Культура мышления
Изложение некой концепции вынужденным образом является сукцессивным (т.е. построенным по принципу линейной последовательности), тогда как понимание её сути должно быть симультанным (т.е. представлять собою одновременное восприятие всех её составных частей в их органическом единстве и целостности).
Когда автор приступает к работе, на первых порах он пытается дать систематическое изложение своей теории «по порядку», начиная с основных понятий, с фундамента, и имеет намерение постепенно, шаг за шагом, методично и последовательно, возводить здание своей теории. Однако позже он обнаруживает, что эта линейная «архитектоническая» модель изложения не работает. Оказывается, из каждого пункта изложения идут многочисленные ответвления и смысловые связи ко всем прочим пунктам. Оказывается, нет начала и нет конца, нет фундамента и нет верхних этажей, а есть смысловой объём, пронизанный великим множеством связей и имеющий смысловое ядро.
Далее, обнаруживается, что никакая часть учения не может быть полноценно понята в отрыве от всех прочих, и то, что изложено в начале книги, может быть воспринято в полной мере только через усвоение всего последующего материала.
Впервые эти идеи были высказаны знаменитым немецким философом XIX века Артуром Шопенгауэром в его программном труде «Мир как воля и представление». Согласно Шопенгауэру, структура любой, достаточно глубокой и зрелой концепции не архитектоническая, а органическая, то есть такая, «в которой каждая часть настолько же поддерживает целое, насколько она сама поддерживается этим целым; ни одна из частей по существу не первая и не последняя...» Исходя из этих соображений, он делает важный практический вывод: «Во всякой науке полное понятие о ней получается лишь после того, как пройден весь курс её и затем возвращаются к началу». Вслед за Шопенгауэром можно утверждать, что чем глубже и серьёзней излагаемая концепция, тем менее вероятно ее полноценное усвоение с первого прочтения. Серьёзные книги, как советовал Шопенгауэр, следует читать, как минимум, дважды.
***
Наше время совершенно уникально и несравнимо ни с одной из предшествующих исторических эпох, прежде всего, по невероятному обилию общедоступной информации. Мы действительно живем в условиях информационного сверх-изобилия. Однако это вовсе не означает полного благополучия, напротив, информационное сверхизобилие порождает множество трудноразрешимых проблем, в частности – проблему информационного замусоривания. Информация, обрушивающаяся на наши головы, является одновременно избыточной, недостаточной и противоречивой. Можно утверждать, что наша эпоха развивает не столько творческий, сколько магнитофонный ум, в котором запоминание все более доминирует над пониманием. Студент все более и более напоминает существо с огромной воронкой, вставленной в его голову, через которую профессора и доценты вёдрами вливают информацию.
Нарушению оптимального соотношения между приемом и переработкой информации в значительной степени способствует весьма распространенная в нашем обществе переоценка роли чтения. Читать и думать – не всегда одно и то же, читать легче, чем думать. Как писал Марсель Пруст, «за чтением нельзя признавать решающей роли в нашей духовной жизни», оно ни в коей мере не может заменить собой личную интеллектуальную активность. Подобного же мнения придерживался Г.Лихтенберг: «Люди, очень много читавшие, редко делают большие открытия. Я говорю это не для оправдания лени, а потому что открытие предполагает самостоятельное созерцание вещей: следует больше видеть самому, чем повторять чужие слова». У него же сказано: «...быстрое накопление знаний, приобретаемых при слишком малом самостоятельном участии не очень плодотворно. Ученость тоже может родить лишь листья, не давая плодов».
По свидетельству современников, Рене Декарт, великий Картезиус, перед тем как читать книгу по интересующей его теме, сначала выяснял основную проблему этой книги по введению, после чего закрывал книгу и затем предпринимал самостоятельную попытку решения поставленной проблемы. И лишь после этого он обращался к книге, сравнивая результаты автора с собственными выкладками. Обычно это воспринималось как свидетельство его гениальности, между тем, наоборот, следует считать его гениальность в большой степени следствием именно такого стиля познавательной деятельности.
Итак, с точки зрения интеллектуального развития, даже чтение является вторичным по сравнению с собственными познавательными усилиями. Чего уж говорить про телевизор, который попросту не оставляет нам никаких шансов на нормальное развитие, на обретение способности думать самостоятельно и качественно. Дело в том, что телевизор задаёт настолько плотный и интенсивный поток информации, что параллельная её переработка и полноценное осмысление практически исключаются. В этом состоит драматическое отличие просмотра телепередач от чтения книг. Книгу всегда можно отложить в сторону, сделать паузу и поразмыслить над прочитанным. Телевидение нам такой возможности не предоставляет. Отсюда и выраженное различие между старшим поколением, выросшим на чтении книг, и новым, которое выросло на просмотре телепередач.
Те, кто вырос на книгах, имеют более высокий образовательный уровень, более высокую культуру мышления и речевую культуру, и значительно более высокий вербальный интеллект по сравнению с теми, кто вырос на просмотре телепередач. Эта закономерность вполне объективна и подтверждена многочисленными исследованиями. «Книжные» люди в большей степени умеют думать, а «телевизионные» думать разучаются и способны только на пассивное восприятие, при крайне низком уровне осмысления получаемой информации.
***
Продуктивное развитие информационной системы интеллекта осуществляется через обучение и через творчество. Чтобы такое развитие происходило оптимальным образом, необходимо соблюдение правильного соотношения, правильной пропорции между поступлением информации извне и ее внутренней переработкой. Полученные знания должны быть ассимилированы, организованы и упорядочены, что невозможно без самостоятельных усилий по осмыслению полученной информации. И такая внутренняя работа должна происходить при поступлении каждой новой порции знаний. Суть этой внутренней работы – взаимоувязка имеющейся системы знаний и вновь поступившей информации. Если такой внутренней гармонизации, создания непротиворечивого синтеза, нет, то дальнейший ввод новой информации только дезорганизует мышление. Как сказал Герберт Спенсер, «если знания человека находятся в беспорядочном состоянии, то чем больше он имеет их, тем сильнее расстраивается его мышление». Оптимальное соотношение между поступлением информации извне и ее внутренней переработкой есть переменная величина. Чем более организована система знаний, чем выше ее непротиворечивость и целостность, тем более целесообразным будет поглощение новой информации. Напротив, чем больше накопилось неупорядоченной информации, тем важнее сократить её прием и интенсифицировать её переработку. Таким образом, необходимо, чтобы переработка информации успевала за ее поступлением, иначе человеку просто начинает грозить «несварение головы».
Процесс поглощения информации и процесс ее переработки можно рассматривать как диалектические противоположности. Интенсивный прием информации извне резко затрудняет параллельную ее переработку. Чем больше поступает новых сведений, новых идей и понятий, тем чаще приходится прекращать ввод информации и останавливаться для ее осмысления. И, наоборот, интенсивная внутренняя переработка информации всегда сопровождается концентрацией внимания на внутреннем мире и отключением от внешнего. Известная рассеянность увлеченных мыслителей есть обратная сторона предельной сосредоточенности на внутреннем объекте. Общеизвестным фактом является то, что человек, поглощенный собственными мыслями, может даже не слышать обращенных к нему слов. Выражаясь кибернетическим языком, вход системы заблокирован и это создает благоприятные условия для полноценной внутренней переработки ранее поступившей информации. Чем больше глубина этой переработки, чем она качественнее, тем больших она требует усилий и времени.
При чтении специальной литературы, прослушивании лекций, докладов и т.п., переработка информации, прежде всего, обслуживает приём и по этой причине является более поверхностной и менее интенсивной, нежели переработка при отсутствии приёма новой информации извне. Работа мысли в режиме автономности (когда перед вами лежит не раскрытая книга, а чистый лист бумаги) также является более адекватной как поставленным вами целям, так и сложившимся познавательным структурам. Обычно же цели автора прорабатываемой книги и его интеллектуальные интересы лишь частично совпадают с нашими; его видение мира и его язык тоже в какой-то мере, а иногда весьма значительно, отличаются от наших. В режиме автономности мы можем работать в собственных познавательных интересах, наша мысль может двигаться в избранном нами направлении, не будучи принуждаемой следовать тенью за рассуждениями автора. Кроме того, в режиме автономности мы можем свободно работать в терминах собственного интеллектуального опыта. Все это способствует более целенаправленной, более глубокой и эффективной переработке ранее поступившей информации. Можно утверждать, что оптимально построенный процесс развития информационной системы интеллекта должен носить циклический, пульсирующий характер и состоять из двух тактов: такта поглощения информации и такта её внутренней переработки. Исходя из этой, простой и незамысловатой идеи, можно предложить в высшей степени плодотворную методику, в равной степени пригодную как для обучения, так и для творчества (между тем и другим, на самом деле, граница весьма условна). В основе этой методики лежит принцип разделения во времени процесса приема новой информации и процесса переработки полученных знаний. В свое время американский ученый А.Осборн предложил метод «мозговой атаки», основным принципом которого являлось отделение процесса генерации новых идей от процесса их критической оценки. Разделение во времени этих двух процессов, мешающих друг другу, оказалось весьма эффективным. Не менее эффективным, на мой взгляд, является и принцип отделения приема информации от её переработки. Конечно же, разделение приёма и переработки информации в данном контексте следует понимать в смысле различной целевой направленности на разных стадиях творческого процесса. В строгом психологическом смысле процесс приёма информации всегда сопровождается её переработкой, более того – осуществляется посредством переработки. Это имеет место даже в процессе обычного восприятия (зрительного или слухового), не говоря уже о приеме смысловой информации. Другое дело, что эта переработка может быть разной глубины и интенсивности. То же самое справедливо и для принципа «мозговой атаки». Здесь можно говорить лишь об относительном разделении во времени генерации идей и их критического рассмотрения. Мышление по своей сути селективно и полного отсутствия критики быть не может. Речь идет лишь об ослаблении критической компоненты в структуре творческой деятельности на этапе генерации новых идей.
Организация творческого цикла должна включать в себя следующие две стадии, образующие замкнутое кольцо, в котором после первой стадии следует вторая, а после второй вновь первая. Это стадия информационной автономности и стадия интенсивного приема новой информации.
1. Стадия информационной автономности. На этой стадии полностью отсутствует прием информации извне. Временно прекращается чтение специальной литературы, обсуждение проблемы с коллегами. В этот период творческого человека можно уподобить курице, высиживающей яйцо – никакого бегания по курятнику, никакого кудахтания. Работа над проблемой ведётся в режиме полной автономности и полной самостоятельности. В это время мы оперируем только тем, что можем извлечь из собственной памяти, не выходя за её пределы в информационное окружение. На стадии первичной автономности преследуются следующие цели:
а) постановка проблемы (формулировка проблемы, ее уточнение и конкретизация);
б) оформление наиболее важной и ценной информации в виде кратких тезисов, в форме, удобной для их обзора как компонентов единого целого;
в) попытка рассмотрения всей этой совокупности данных в некоем новом ракурсе, позволяющем получить искомое решение;
г) создание познавательной мотивации, познавательной доминанты.
Даже если проблема не получает разрешения на этой стадии, тем не менее происходит развитие информационного пространства задачи от исходной стадии «аморфного пятна» до какого-то уровня его структурирования. В результате, выявляются незамкнутые связи этой структуры, и на их свободных концах создается мощный энергетический потенциал в виде жгучих вопросов, требующих скорейшего разрешения.
Критерии перехода ко второй стадии:
а) проблема сформулирована в ясной, четкой и достаточно конкретной форме (в отличие от исходной расплывчатости);
б) самостоятельная работа зашла в тупик, внутренние ресурсы исчерпаны;
в) результаты проделанной работы (как по уточнению и конкретизации, так и по её решению) оформлены в письменном виде.
Это важно, ибо есть большая разница между простым размышлением и письменным изложением собственных мыслей. Последнее требует значительно больших усилий и энергозатрат, но зато даёт конкретный результат. Проработка поставленной проблемы при письменном изложении происходит значительно глубже и интенсивнее, не говоря уже о том, что мы получаем конкретную творческую продукцию, пусть даже черновую и весьма несовершенную. В противном случае, творчество вырождается в пустые разговоры и приятные, но ни к чему не обязывающие рассуждения. В таких случаях «весь пар уходит в гудок», а никакого реального продвижения вперёд не происходит. Болтать – легко, писать – трудно.
г) налицо познавательная доминанта, проявляющаяся в горячей заинтересованности и высокой познавательной активности по отношению к разрабатываемой проблеме (для чего важно как следует «помучиться» над проблемой).
2. Стадия интенсивного приёма пертинентной (относящейся к делу) информации. На этой стадии происходит активный поиск пертинентной информации в окружающей информационной среде (начитывание специальной литературы, обсуждение проблемы с коллегами и т.п.). Плодотворность этого этапа зависит от степени завершённости предыдущего. Новые знания воспринимаются совсем по-иному, если их получению предшествовала серьёзная самостоятельная работа: идёт активный поиск ответов на наболевшие вопросы. Р.Тагор как-то сказал, что отвечать человеку, когда он не задал вопрос – всё равно, что кормить его, когда он не проголодался.
Основная цель этой стадии – поиск новой конструктивной идеи, позволяющей взглянуть на проблему под другим углом зрения. Критерием завершения второй стадии является появление новой информации, требующей реорганизации сложившейся системы взглядов и открывающей новые возможности. После появления такой новой информации следует возвращение к работе в режиме автономности, но уже на более высоком уровне. Далее цикл повторяется вплоть до получения приемлемого результата. Развитие информационной системы интеллекта можно уподобить пульсирующему перемещению медузы, при котором стадия расширения чередуется со стадией сжатия, за счёт чего и происходит скачкообразное движение вперёд.
Информационное поле Вселенной существует без времени и знает о нас все
Человеческий мозг пока не в состоянии понять и принять многое из того, что предлагает нам Вселенная. Сотни ученых бьются над феноменами паранормальных явлений, но наука объясняет лишь тысячную долю происходящего. И чем таинственнее и загадочнее явление, тем звучнее его название.
Так, например, Ретроскопия – из термина понятно, что это описание происходившего в прошлом, без знания об этом. Проскопия, Прогностика или Прекогниция – это предсказания событий, которые должны произойти как в ближайшем будущем, так и в далеком. Биолокация – способность находить как людей, так и различные объекты. Ясновидение – восприятие на ментальном уровне происходящего в настоящем времени.
Зачастую люди, обладающие сверхъестественными способностями, сами не в состоянии объяснить, каким образом, откуда и с чьей помощью они получают нужную им информацию.
Американская предсказательница Джин Диксон описывает свой дар так: информация появляется в видениях, логических и законченных. Видения настолько детальны, что их не нужно расшифровывать. Благодаря своему дару ясновидящая предсказала смерть Мэрилин Монро, падение Берлинской стены, запуск Советским Союзом в космосспутника и многое другое.
Практически все экстрасенсы начинают сеанс с концентрации на том, что интересует, но пока недоступно. Возможно, так они посылают информационный запрос в те слои Вселенной, которые закрыты обычным людям.
Не менее известный экстрасенс Эдгар Кейси, который в видениях видел Атлантиду и загадочный Кристалл Атлантов, утверждает, что находит ответы в «Хрониках Акаши». Понятие «Акаши» происходит от древних индийских мыслителей. Оно представляет некую эфирную сущность, которая впитывает информацию обо всем что происходило или будет происходить во Вселенной. Так пишется великая книга «Хроники Акаши», прочесть которую могут только избранные.
Однако ученые, равно как и экстрасенсы нового поколения, нашли иное объяснение феномену ясновидения. Они склоняются к теории о глобальном информационном поле Вселенной, которое фиксирует всю информацию, независимо от степени ее важности и касающуюся каждого из нас.
Теория существования глобального информационного поля основывается на том, что все существующие на нашей планете имеют собственное энергетическое поле и соответствующее ему излучение. Так местность имеет геомагнитное поле, предметы – магнитное, живые существа и человек – биополе. Эти излучения несут информацию о свойствах обладателя и о том, что с ним происходило.
Если подвести все вышесказанное под закон сохранения энергии, который говорит, что ничто в мире не исчезает никуда и не появляется из ничего, а только лишь переходит из одного состояния в другое, то информация обо всем происходящем на Земле как раз и формирует глобальное информационное поле Вселенной, попадая в него и фиксируясь там навечно.
Излучения, идущие из глобального информационного поля, по частоте звуковых вибраций схожи с внутренними вибрациями человеческого мозга. Профессор Д.И.Дубровский, занимающийся изучением этого феномена, считает, что мозг не в состоянии принимать импульсы, передаваемые информационным полем, так как на их обработку тратилось бы на 6 порядков больше энергии, чем на анализ всей информации, передаваемой внутренними органами чувств.
Чтобы наш мозг не «закипел» от такой электромагнитной бомбардировки, природа позаботилась об этом, предоставив надежную защиту – гормон Серотонин. Этот гормон вырабатывается мозгом для связи между различными участками нейронов, которые в свою очередь предназначены для обмена информационными импульсами (мыслями).
Так вот, именно выработка серотонина, как утверждают ученые, сопровождается сильным электромагнитным «шумом» в мозговых клетках, что блокирует слабый сигнал глобального информационного поля Вселенной.
Предполагается, что у экстрасенсов – ясновидцев такая мозговая функция «глушения» сигнала по каким-то причинам не работает. При наличии таких особенностей мозговой деятельности процент вероятности контакта с вселенским информационным полем резко возрастает, что мы и наблюдаем у людей с экстрасенсорными способностями.
Над подтверждением теории «серотониновой глушилки» работал социолог Дж. Стаунтон. Для эксперимента он взял показатели 50-ти авиационных катастроф и 200-от железнодорожных. Исследуемыми величинами стали показатели вместимости транспорта, количество жертв катастрофы и число людей, вовлеченных в трагические события. Полученные данные Стаунтон сопоставил с данными аналогичных рейсов, совершенных благополучно. Выяснилось, что каждый рейс-катастрофа был заполнен на 61%, а каждый из благополучных аналогичных рейсов на 76%. Разница в 15% составили люди с более развитым контактом с глобальным информационным полем Вселенной.
Ученые также сделали попытку разгадать феномен вещих снов. Как показывает практика – это самый распространенный вариант контакта с вселенским банком информации.
Серотонин в основном вырабатывается нейронами, передающими зрительные образы от глаз к зрительному нерву. Ночью степень нагрузки на них значительно уменьшается, серотониновый «шум» утихает, да и внутренней энергии расходуется меньше. А ее избыток идет на обработку аналитическим центром мозга получаемых из глобального энергоинформационного поля сигналов. Вещие сны как раз следствие такой обработки.
Предвидение будущего, возможность заглянуть в прошлое – это далеко не все феномены, пока не раскрытые человечеством. Но ученые и экстрасенсы не сидят, сложа руки, и, возможно, в скором будущем мы сможем дать вразумительные ответы, разгадав тайны Вселенной и нашего мозга.